Немного больше, чем любовь

Александр Колбецкий нашел то, что искал: картонную коробку с черно-белыми снимками и огромный тяжелый альбом, обитый темно-красным бархатом. В нем были портреты: юноши в строгих костюмах, девушки в аккуратных платьях, хмурые старики и серьезные дети. Младенцы с огромными карими глазами. Молодая женщина и двое мальчишек – юные Станислав и Александр. Их Агата узнала сразу. Они же, только уже старше. Пожилая женщина и маленький, едва ли старше года, Елисей у нее на руках.

– Это твоя бабушка Агата? – девушка протянула дяде снимок.

В неровном искусственном свете электрического фонаря лица на старых фото выглядели, как живые. И это пугало.

– Да, это она, – ответил дядя, внимательно разглядывая изображение. – Мы единственный раз приезжали к ней с Елисеем. А вас с Павлом она не застала. Она так и не узнала, что ее любимчик Станислав вернулся. Не дожила. Она души в нем не чаяла. Говорила, что только в нем и сохранился ее бунтарский дух. Он назвал тебя в память о ней, конечно. Говорят, в юности Агата сбежала, чтобы выйти замуж по любви. Но ее муж погиб сразу после свадьбы, и молодой вдове не оставалось ничего иного, кроме как вернуться в отчий дом и выйти замуж за Колбецкого, который давно к ней сватался.

– Никогда не слышала эту историю, – заметила Агата.

Дядя забрал из ее рук альбом, пролистал несколько страниц и указал на парадный портрет. Совсем еще юная девушка стояла рядом с высоким темноволосым молодым человеком. На ней была белая блуза с рядом мелких пуговичек и наглухо застегнутом воротничком-стойкой и длинная темная юбка, а светлые волосы убраны в строгую прическу. А ее глаза… Агата сотни тысяч раз видела эти глаза. В зеркале.

Дядя Алекс улыбнулся, видя ее замешательство.

– Ты очень на нее похожа, девочка моя. Ты была еще совсем крохой, а я вздрагивал от твоего взгляда. Так смотрела на меня она, когда я приходил домой с двойкой или в рваных штанах.

– А ты приходил домой с двойкой?

– Что ты? Конечно же, нет! Один раз! Ладно, два!

– А почему тебя ругали? – спросила Агата.

– Потому что только твоему папе можно было плохо учиться. От него не ждали ничего сверхъестественного. В отличие от меня.

– Папа… Каким он был?

– А ты не помнишь? – дядя Александр выглядел удивленным.

– Помню, – чуть помедлив, ответила Агата, – но каким он был для тебя?

– Младшим, – дядя разводит руками, – самовлюбленным эгоистичным мальчишкой. Когда он ушел из дома, я думал, что непременно убью его. Когда найду. За то, что он сделал с мамой. А потом Стас написал, что у него все хорошо. Он живет на берегу теплого моря. И у него есть работа. И наша мать его простила. Она перечитывала его письмо снова и снова. И плакала. А я стоял рядом и ничего не мог сделать. И мне было страшно обидно, что я, несмотря на отличные оценки в школе, престижный университет и перспективную работу, никогда не сделаю ее такой счастливой. Станиславу же было достаточно просто написать ей глупое письмо. А потом он вернулся. Вместе с тобой на руках. Просто позвонил в дверь, мама открыла – и он протянул ей маленькую девочку, точную копию себя. С ангельским личиком и железной хваткой младенческих пальчиков. Понимаешь, Агата? Все так просто. Письмо и маленькая девочка. У меня же получались одни сыновья.

Дядя Алекс замолчал. Некоторое время они сидели в полной тишине, и Агата уже хотела предложить спуститься вниз. Но он снова заговорил. Медленно. Нараспев. Вглядываясь в темноту, что сгущалась за светом фонарика.

– Я заметил однажды, как мама тайком смотрит на Станислава. И знаешь, что я увидел, девочка моя? Что она точно так же смотрела и на меня, когда думала, что я не вижу. С щемящей нежностью. А еще страхом. Знаешь, как это страшно – осознавать? – он снова замолчал. Достал из смятой пачки сигарету. – Ты видишь, что твои дети взрослеют, вступают в новую жизнь. А страх за них никуда не уходит, Агата! Из дикого всепоглощающего ужаса, который охватил меня, когда у Елисея впервые поднялась температура, он трансформировался в нечто привычное. То, без чего ты уже и не представляешь своей жизни. Тягучее. Тяжелое. Но именно это чувство и делает людей живыми.

Дядя Алекс снова замолчал. Он крутил в своих длинных пальцах сигарету, но так и не решился прикурить ее. Девушка тоже молчала. Не знала, что сказать. И понимала, что Александру Колбецкому ее ответы сейчас не нужны.