Он неохотно пропустил меня внутрь. Здесь все было, как вчерашним утром. То ли горничная не успела навести порядок, то ли Кир успел вернуть все в привычное состояние хаоса. Я надеялась, что у меня получится поколебать это состояние. Не нарушить — пусть только поколебать. Потому что дальше так продолжаться не может.
Я закрыла за собой дверь, села на кровать. Кир делал вид, что смотрит в окно, но не похоже было, что происходящее за стеклом его действительно интересует.
— Ну что? — не выдержал он наконец, — Что ты хотела?
— Почему ты хочешь уехать? — спросила я вместо ответа.
— Мне нечего тут делать.
— Разве?
Он забарабанил пальцами по оконному стеклу.
— От меня здесь нет толку как от чародея. Я не хочу быть сопровождающим. Вернусь в Трапезунд. Мне это море вообще никогда не нравилось.
— Или дело в Марке?
— Марк… Марк — самодовольный кретин, — процедил Кир, но спохватился, придал своему лицо прежнее выражение безразличия и холодного презрения, — Плевать на Марка. Он думает, что справится здесь сам? — пусть. Не буду мешать.
— Ты ведь давно его знаешь, да?
— Допустим, — он нахмурился, — И что? Что тебе надо, Таис? Ты пришла кого-то с кем-то мирить? Мне это не надо. И уж точно тебя послал не Марк. Мне не нужны разговоры.
— А мне показалось — нужны, — мягко сказала я, глядя ему в глаза, — Мне показалось, тебе очень нужен разговор. Вчера. Не помнишь?
Он напрягся. Как звереныш, ощущающий опасность, но не знающий, откуда она грозит. Шерсть встала дыбом на загривке, оскалились зубы, напряглись лапы…
— Не помню, — бросил он, — Таис, тебе не кажется, что ты пришла сюда совершенно зря? Потому что если вдруг тебе так не кажется, я могу сказать тебе прямо — ты пришла сюда зря. Я не хочу слушать твои дурацкие вопросы, и если ты надеешься, что…
— Я видела тебя тогда, — сказала я просто, — Когда мы с Марком… Ну ты понимаешь.
Он обмер. Изо всех сил попытался сохранить свое презрение, но тщетно — не было его, в серых глазах метался лишь затаенный страх. Перепуганный дерзкий мальчишка. Да мальчишка ли?..
Он знал, что я все поняла. Видел. Но надеялся, что не придам значения. Не замечу. Что все обойдет стороной. Это уже типично мужская черта. У него было много мужских черт, у этого тощего чародея, сидящего на подоконнике с растерянным видом, и каждой этой чертой он перечеркивал себе выход. Может, для этого они и были нужны ему — перечеркивать выходы?
— Что? — спросил он тихо. Не было злости, не было презрения. Он съежился — точно боялся, что слова, которые вот-вот сорвутся с моих губ, стеганут его как плетью.
— Почему ты не скажешь ему? — спросила я.
Кир шмыгнул носом.
— Не понимаю. Я…
— Заканчивай, — я поднялась и стала возле него. Кир дернулся, но отступать было некуда — за спиной была лишь прозрачная, но прочная преграда оконного стекла, — Ты мог дурить Марка столько лет, даже Христо. Даже меня — я ведь тоже не сразу сообразила…
— Ты сумасшедшая, — выдавил он, — Что тебе надо?
Не было больше самодовольного дерзкого мальчишки, язвящего и задирающего без всякого повода. Был перепуганный ребенок, пытающийся сжаться в комок чтоб защититься от наступающей угрозы. Мальчишка? Девчонка? Я не видела разницы.
— Почему ты не скажешь Марку, что чувствуешь?
Я положила руку ему на плечо. Кир дернулся, как от укола.
— Ты дура, Кира, — шепнула я, — Однажды Марк тебе это уже говорил. Только ни черта не изменилось. И вот теперь говорю я.
Он заплакал. Не напоказ, навзрыд — просто тихо, почти беззвучно, затрясся у меня на плече. Конечно, ведь мужчины не плачут. Мужчины не могут быть слабыми.
Дура! Дура! Дура!
— Откуда… откуда ты… — пробормотал он сквозь зубы, всхлипывая.
— Ты что, думаешь женщина не может понять по глазам другой женщины, любит она или нет? Впрочем, действительно, откуда?.. Я видела, как ты смотрел на Марка. Я все понимаю.
— Ни черта ты не понимаешь! — огрызнулся он, тщетно пытаясь превратиться в прежнего Кира — всклокоченного задиристого Кира, у которого нет проблем и которому плевать на проблемы других. Но не очень-то у него это получилось, — Таис, пожалуйста…
— Почему ты не сказал ему? Столько лет… Тебе казалось, что так лучше? Ты портил жизнь всем вокруг только из-за этого? Боялся показаться… слабым? Настоящим?
— Ты не знаешь, что это такое — быть настоящим…
— Не знаю. Но это не значит, что я не могу понять тебя. Марк — мужчина, ему недостаточно взгляда. И он бесится потому что не понимает тебя. А ты всегда был слишком упрям чтобы сказать сам. Признаться. Упрям и труслив.
— Да что…
— Вот что значит быть настоящим. Прости, Кир… — я погладила его по непослушным вихрам, — Но ты сам напросился. А мы сейчас в слишком сложном положении чтобы биться еще и из-за этого. Почему ты не сказал ничего Марку — за столько лет?
Кир перестал всхлипывать, просто глубоко и тяжело дышал.
— Он не понимает, — выдавил он наконец из себя, — Никогда не поймет. Как я могу ему сказать?.. Он смотрит и ни черта не видит!
— Или ты просто никогда не пытался.
— Я не могу… — он опять всхлипнул, — Он просто не замечает меня.