Немного любви

Ян не знал, за что хвататься — в метафизическом смысле, потому что физически хвататься за женщину не хотелось никак. Он поражен был, увидев Эльжбету, она стала совсем другая. В той, прежней, виденной месяц назад, были отчаянье, одиночество, злость и боль, которые она щедро на него вылила — заслуженно или нет, тут уж другой вопрос. Но эта… Эта, новая, была не просто холодна и полна достоинства, так умела, он помнил, и прежняя. Нет, в новой было нечто ощутимо чужое — настолько, что не мог заставить себя предложить ей руку. Новая излучала опасность и силу, была чужда и спокойна. С каждым шагом он думал о том, во-первых, что Новак точно ошибся, и, во-вторых, что явная бестактность была звать Элу в Прагу, да вообще о чем-то спрашивать, как-то беспокоить. Впервые с болезненной отчетливостью осознал он, что слил драгоценное время, он, любивший позволить Хроносу все устроить самостоятельно, залакировать его, Грушецкого, косяки. Раньше было все просто или очень просто: накосячил, свалил, выждал, через какое-то время вернулся, улыбаясь, «я делюсь с тобой своей жизнью как с другом» — тебя простили. А тут не сработало. Тут время углубило водораздел, о чем Эла четко и сказала ему только что. И он никак не мог начать спрашивать ее о том, зачем звал, пока она молчит с такой интонацией — это бессмысленно. Надо разговорить, растормошить, но как? Остановился и спросил при входе на Град:

— Куда ты хочешь?

Белое лицо, темные провалы глаз на нем. До чего же она красива.

— А что, надо еще и хотеть?

— Так, пошли к Рожмберкам.

Глава 9 Истинная пара

У Яна спрашивать бесполезно, откуда он знает, что таится за каждым углом — особенно в месте, где никогда не был или бывал редко. Пространство говорит с ним, подвластное номаду, как марлину подвластна вода. Если рассмотреть его кровь, там только одна шестая окажется приличной польской, а остальное доберут гунны, кентавры, скифы, лесные люди, птицы небесные, истаявшие в сини небес. Он весь — стремительный дух, летящая стрела, перед ним расступается материя, сама собой подсказывает ему, что где лежит, что где расположено, где найдется интересная фишка, проулок, каварна. Движением фокусника он направил ее в кафе возле дворца Рожмберков, здесь окутал их теплый воздух пекарни, и упоительно пахло кофе, корицей, ванильным кремом, ореховой выпечкой, трдельниками, карамелизованным сахаром. Толстая милая пани за стойкой насыпала коричных сердечек на пену капучино. Очень странно было сидеть с ним за столиком, — словно при монтаже вырезали бракованную часть ее жизни, — видеть, как он улыбается. Не было этих мертвых лет. Но как быть с тем, что теперь у нее внутри?

С Наталкой они сюда не дошли, не успели, хотя он давно приметил это место, еще в прошлый приезд. И больше ни с кем сюда уже не придет. Очень странно было ощущать с ними сейчас третьей за столиком тень мертвой, ощущение жалило в то место, где обитала душа. Сердце поэта, ну, вы поняли. И не вмещалось в голову, что вот эта женщина напротив и обратила в тень его любовь, планы на счастливую жизнь, его нерожденное дитя. Ян Грушецкий терпеть не мог, когда у него отнимали счастье. Но сейчас, глядя на нее, не верил ни в какие россказни энтомолога. Просто очень чужая, очень одинокая. После кофе ей ощутимо полегчало, и двинулись дальше. Нужные слова опять не сорвались у него с языка. Надо, чтобы она поверила, поверила ему — любой ценой.

— Я рад, что мы снова встретились. Ты очень живая, если понимаешь, о чем я.

— Нет. Не понимаю. Остальные тебе что, мертвые попадались?

Отдельный вид косвенного оргазма, достигаемого с Грушецким — бродить, исследовать место, смотреть на красивое. Самый безопасный способ контакта с ним, надо сказать, но и самый паллиативный, ибо ее это только разжигало, всегда хотелось большего. Но, прелестно погуляв с ней, он всегда сваливал к какой-нибудь более близкой бабе. Так было много лет подряд, и оно оставляло странное послевкусие — досада и разочарование от мужской практичности, вот она ему для гулять и трепаться об умном, ни для чего иного, и так было, пока он не устроил ей тогда, не позволил… Вот зачем он позволил поверить, что это может быть для нее? Просто потому что мог, как говорит Магда. Лучше не думать об этом. Это их последний день в Праге, и он скоро закончится. Он улетит, а она останется с тем, что у нее внутри.