Немного любви (СИ)

Потому что Магда была права, сил-то хватило, но все они вскипели в ней одномоментно. Все воспоминания, вся боль. Там было много всего — множество разбитых иллюзий наивной, простодушной девочки. И то, что искренность непременно вознаграждается в любви, и тебя непременно полюбят взамен. Но она так хотела ответа хоть когда-нибудь, что принимала за вознаграждение пустую шкурку от зерна, из которой никогда не бывало всхода. Там было и то, что честная дружба всегда остается прозрачной. Будь откровенна, будь верна, и тебя не предадут. А она так хотела верности, что важнее всего ей было быть верной самой. Там было и то, как она верила в себя, в свой ум, интеллект, талант, в свое умение разбираться в людях, отсекать ложь... А потом чужая ложь загнила и поползла гангреной по ней самой. Много, много всего всплывало, едва потревожишь верхний слой, и не было тут только одного — самоценности. В истории с Яном она получила поражение как женщина, как друг, как личность — во всем трем ипостасям. И, лежа крестом на двуспальной кровати, Эла смотрела в расцвечиваемый восходом потолок и думала о происхождении ненависти.

Она думала об этом довольно часто в последнее время, и не находила ответа.

Ненависть не захватывает тебя постепенно, подобно хронической болезни, не подкрадывается на мягких лапах. Проснувшись однажды утром, ты уже горишь. И нет тебе утоления, кроме смерти собственной или жертвы. Ненависть иррациональна, как любовь, особенно если некогда была любовью. Ненависть как кордицепс. Ты никогда не узнаешь, с какого трупа ветер нанес тебе споры гриба, ты уже больна, когда кажешься себе здоровой, когда ненависть укореняется, вписывается в обмен веществ, меняет его, пропитывает тебя, прорастает насквозь, разрывая органы, — а ты все еще кажешься себе живой. И так до последнего мига, когда ненависть выносит тебя на самую высокую точку твоей судьбы, и убивает там, только там, на высоте одиночества, чтоб ветер мог занести споры новой жертве. Ты и смерти своей не заметишь, на которую приведет тебя ненависть.

Эла тридцать пять лет подряд считала себя неревнивой и неагрессивной. Первой ушла иллюзия о толератности к открытым связям — когда общие друзья донесли о новой девушке Яна, две недели спустя того, как Эла с ним простилась в Праге. Худшего ощущения себя как разменной монеты с ней не случалось, а равно как и того впечатления, что подло обокрали лично ее. И никакие самоуговоры, что присваивать человека нельзя, не действовали, потому что, к великому сожалению, через секс — грубо, как самка — именно присваивала. А теперь ее самца отобрала какая-то подержанная кошелка. А потом лопнул и воздушный шарик миролюбия. Мы, мол, тут все современные раскованные люди? Все вы, только не я. Очень хорошо, что не было возможности увидеться ни с ним, ни с ней. Убила бы голыми руками.

Очень сложно и очень исцеляюще принять свое право на ненависть. Магды здесь нет, и можно признаться самой себе — ненавидела обоих люто, жгуче, до черноты в глазах. Его за то, что развел на секс, который ему был, собственно, и не нужен — потому что никакого продолжения не последовало. Ее за то, что тварь эта ему дороже нее, Элы, что с ней он готов делиться тем, чего Эле не достанется никогда — близостью не только тела, но духа. И вот это надо было понять, простить, сохранить дружеские отношения, как он после хотел, и возмущался, что она так несовременна, так нераскованна, каждый раз срывается на агрессию?! Простить означало признать, что с ней так можно. А с ней так нельзя. Кроме того, простить можно только в том случае, если у тебя просят прощения. Признают причиненный вред. А это не про Яна, веерное опыление он никогда не считал грехом, в упор не видел тяжести легких отношений. У всех нарциссов холодное сердце, неважно, по какой причине, у них только яйца и горят. Да ей и не нужно было, чтоб он просил прощения. Потому что она не собиралась прощать.

Больно, было снова больно, как тогда, когда ей сказали — «у Яна новая девушка, они с ней такие котики, прямо приятно смотреть» — и дыхание перехватывает в груди так, что в самом деле не метафорически больно в бессолнечном тут же сплетении... потому что две недели назад котик он был с тобой. Потому что, зачем же он, тварь, врал тебе своей нежностью? Поганая эта Янова теплота, которой он сиял, к сожалению, с каждой, которую она в тот раз восприняла как обращенную лично к ней, а оно было безлично. Не было в нем ничего личного. Зачем он так поступал? Просто потому что мог, потому что вот он такой, всеобъемлющий, сука, любовник, друг и брат в одном лице. Для всех и каждой, ага.