Немного ненависти

– Я Савин дан Глокта! – провозгласила она звенящим голосом, казалось, разнесшимся на мили в тихом вечернем воздухе. – Дочь его преосвященства архилектора! Я требую, чтобы меня немедленно провели к кронпринцу Орсо!

Повисла пауза. Инквизитор молча смотрел на нее. Практики смотрели на нее. Вся колонна смотрела на нее, включая Броуда. Он не верил своим ушам. После всего, что они для нее сделали, она собирается отправить их на виселицу!

Однако в ее голосе звучало что-то новое. Такой ясный, такой звонкий, такой повелительный. Что-то новое было в том, как она держалась: жестко выпрямившись, откинув плечи назад, вытянув длинную тонкую шею и гордо задрав острый подбородок. Внезапно она показалась на полголовы выше, чем была.

– Сейчас же! – рявкнула она на инквизитора.

Он глядел на нее еще несколько секунд, затем наклонил голову:

– Разумеется.

– Мы что, просто позволим ей… – Насколько можно было видеть под маской, практик был потрясен до глубины души.

– Если эта молодая дама та, кем себя называет, то она заслуживает нашего немедленного внимания и помощи. Если же нет… что ж, мы вскоре это выясним. В любом случае, в мире станет легче дышать, если мы будем верить в то, что люди честны по своей природе.

И он с изысканнейшей вежливостью предложил ей свою руку.

– Благодарю, инквизитор, – сказала она. – Эти трое со мной.

Инквизитор с сомнением оглядел Броуда сверху донизу:

– Я не могу освобождать каждого…

– Разумеется, не каждого, – заверила Арди, или Савин, или кто она там была. – Только этих троих. Я настаиваю.

– Очень хорошо. – Инквизитор сделал им знак следовать за ними.

Броуд взглянул на Лидди, но что она могла сделать? Или любой из них?

– Молись, чтобы девчонка сказала правду, – прорычал практик в ухо Броуду, следуя за ними по дороге сквозь сгущающуюся темноту.

– Я удивлен не меньше твоего, – буркнул Броуд и едва не прикусил язык, споткнувшись на колдобине, когда тот пихнул его в спину.

У него было ужасное искушение врезать обидчику как следует, но таким образом его бы просто убили, а может быть, и его семью. Драться каждый раз, когда тебе предлагают драку – свойство не героев, а дураков.

– Ты что-нибудь знала об этом? – прошипел он уголком рта в сторону Май.

– Конечно. Я все это устроила.

– Что?!

Лидди, шедшая с другого боку, во все глаза смотрела на дочь.

– Что ты сделала, Май?!

– То, что должна была. – Май глядела прямо перед собой; мышцы на ее скулах сжимались и разжимались. – Давно пора уже, чтобы кто-то позаботился об этой семье.

Новая женщина

Савин кусала растрескавшиеся губы. Теребила потрепанные края ужасного, чересчур накрахмаленного платья, которое ей дали. Ковыряла отслаивающуюся кожу вокруг своих сломанных ногтей.

Она всегда так заботилась о своих руках! Их изящество нередко служило предметом любезных комментариев. А теперь, как бы она ни пыталась натянуть на них рукава, было невозможно скрыть все эти царапины, трещины, мозоли. Все, через что она прошла, врезалось в эти скрюченные пальцы.

Она больше не была Арди – маленькой потерявшейся нищенкой. Но также она несомненно не была больше Савин дан Глоктой, вселяющей страх и не знающей страха скорпионихой, королевой инвесторов. Прежде ее тянуло к собственному отражению, как пчелу к цветку; теперь она сторонилась зеркал, боясь того, что может там увидеть. Теперь она боялась вообще всего.

Она знала, что должна чувствовать невыразимое облегчение оттого, что больше не голодна. Радость оттого, что ее тело наконец-то чисто. Непомерную благодарность судьбе за невероятное стечение обстоятельств, которое привело к ее спасению. Она знала, что лишь немногим из тех, кто попал в Вальбекскую ловушку, досталась хотя бы малая толика такой удачи.

И однако все, что она ощущала – это бесконечный, выматывающий страх. Она чувствовала себя скорее заложницей, чем освободившейся из плена. Ничуть не лучше, чем когда она сломя голову бежала по обезумевшим улицам Вальбека в день начала восстания. Даже хуже, поскольку тогда ее страх был оправдан. Сейчас предполагалось, что она была в безопасности.

Снаружи послышались голоса, и она развернулась, чувствуя, как вдруг заколотилось сердце. Повинуясь инстинкту, засевшему в ней еще с давних времен, она подумала, что надо бы привести себя в лучший вид. Светская дама всегда должна выглядеть так, словно ее застали посередине какого-то важного занятия. Она подняла руки, чтобы поправить парик – и поняла, что на ее голове ничего нет, кроме ее собственной бесформенной, безрадостной, бесцветной поросли. Она застыла, вцепившись одной израненной рукой в другую – не столько красавица, позирующая для портрета, сколько грабитель, застигнутый посреди темной гостиной, – когда кто-то рванул полог снаружи и, пригнувшись, шагнул внутрь шатра.

Орсо.