Немного о себе

С точки зрения англичанина, здесь ничего не предпринято для того, чтобы хоть как-то выровнять местность. Впрочем, с таким же успехом можно выравнивать бугры Синда. Вагончики-фуникулеры практически привели город к одному уровню. Им все равно — подниматься или опускаться. Они плавно скользят по маршрутам из одного конца шестимильной улицы в другой, могут поворачивать почти под прямым углом, пересекать другие линии и, насколько мне известно, прижиматься вплотную к стенам домов. Чем они приводятся в движение — скрыто от глаз, однако время от времени навстречу попадаются пятиэтажные здания, где гудят машины, которые наматывают бесконечные канаты, и всякий посвященный расскажет, что там спрятаны механизмы. Но я вообще перестал задавать вопросы. Если Провидению угодно гонять вагончик фуникулера вверх и вниз по какой-то трещине в земле и за два с половиной пенса мне дозволено ездить в этом вагончике, зачем докапываться до истоков этакого чуда? Уж лучше выглядывать из окна, наблюдая, как магазины уступают место тысячам деревянных домишек, достаточно вместительных, чтобы там мог жить человек с семейством. Позвольте уж поглазеть на людей в вагончиках и попытаться установить, чем же они отличаются от нас — своих предков.

Они заблуждаются, полагая, что говорят по-английски, на настоящем английском. Меня успели пожалеть за мой «английский акцент». Сам соболезнующий пользовался языком воров. Остальные тоже. Там, где мы ставим ударение впереди, они смещают его назад и vice versa. Там, где мы произносимм долгое «а», у них оно звучит кратко. Если же слова настолько просты, что их нельзя исказить, то они произносят их под самым куполом рта. Как это им удается?

Оливер Уендел Холмс утверждает, что за носовой акцент американцев несут ответственность школьные училки, яблочный сидр и соленая треска Восточного побережья.

Индиец он и есть индиец, он — брат любому, кто понимает его наречие. Француз он и есть француз, потому что говорит на французском языке. У американцев нет своего языка. Это диалект, сленг, про-винциализмы, акцент и прочее. Наслушавшись американцев, я перестал ощущать красоту прозы Брета Гарта, потому что теперь в раскатах ритмических строк писателя мне мерещатся каденции своеобразной речи его соотечественников. Попросите американку прочитать вслух «Как Санта Клаус пришел в Симпсон-бар», тогда узнаете, что останется от изящества оригинала.

Мне очень жаль Брета Гарта. С ним вот что получилось. Репортер спросил, что я думаю о городе. Я уклончиво отвечал, что эта земля для меня священна благодаря Брету Гарту. Это было правдой. «Что ж, — сказал собеседник, — Брет Гарт заявляет право на Калифорнию, зато та не претендует на Брета Гарта. Он прожил в Англии слишком долго и теперь — почти англичанин. Вы видели наши дробилки и новый офис «Игземинера»? Репортер просто не понимал, что для остального мира сам город значил гораздо меньше, чем писатель.

Над Тихим океаном сгустилась ночь, и белесый морской туман проник в улицы, заставив потускнеть великолепное электрическое освещение. Здесь так заведено, что с восьми до десяти часов вечера мужчины и женщины прогуливаются по одной из улиц, называемой Кирни-стрит, где находятся самые фешенебельные магазины. Каблуки стучат там по тротуару особенно громко, ярче горят огни, а грохот уличного движения ошеломляет. Наблюдая за молодежью Калифорнии, я заметил, что она по меньшей мере очень дорого одевается, щеголяет непринужденными манерами и притязательна в разговоре. Все женщины — настоящие красавицы: высоки ростом, холены и разодеты так, что даже мне ясно, что их туалеты стоят немалых денег. В десять часов вечера Кирни-стрит уравнивает все ранги не хуже могилы. Снова и снова преследовал я какую-нибудь блестящую парочку, но вместо культурного разговора улавливал лишь отрывистое: «Он сказал», «Она сказала».

Город блистал роскошью, казавшейся безграничной, однако на улицах нельзя было услышать ни единого человеческого слова, за которое можно отдать хотя бы пятьдесят центов.

Несмотря на то что я не переставая думал обо всех окружающих меня людях как о варварах, меня вскоре убедили в обратном, заставив понять, что американцы в то же время и достойные наследники столетий, и в конце концов тоже цивилизованная нация.

Передо мной возник приветливый незнакомец располагающей наружности, который смотрел на мир невинными голубыми глазами. Назвав меня по имени, он заявил, что мы встречались в Виндзоре в Нью-Йорке. Я дипломатично согласился с ним, хотя не припоминал такого, но, поскольку незнакомец был убежден в этом (почему бы и нет?), мне оставалось ждать, как будут развиваться события. «Как вам понравилась Индиана? Ведь вы проезжали этим штатом?» — последовали очередные вопросы, которые приподняли завесу над тайной нашего «предыдущего» знакомства, а также еще кое над чем.