По мере того как я наблюдал за этими людьми, все звенья цепи, которая связывала их с белыми, рвались одна за другой…
Что же делать Америке с нефами? Юг не желает общаться с ними. В некоторых штатах смешение крови — уголовное преступление. С каждым годом Север нуждается в услугах нефов все меньше и меньше. Но они не собираются исчезать. Они становятся проблемой. Их друзья будут настаивать на том, что чернокожий не хуже белого человека. Его враги… Не очень-то приятно быть нефом в «сфане свободы и доме храбрых».
Однако это не имеет никакого отношения к Сан-Франциско, его веселым девицам, сильным самоуверенным мужчинам, его золоту и гордыне. Меня привезли на банкет, усфоенный в честь бравого лейтенанта Карлина с корабля «Вандалия», который угодил в циклон у Алии. Лейтенант вел себя как подобает настоящему офицеру. По этому случаю (дело было в клубе «Богемия») я выслушал речи ораторов с самыми «круглыми» «о» и проглотил обед, воспоминание о котором сойдет со мной в голодную могилу. Было произнесено около сорока спичей, и ни одного посредственного или банального. Меня впервые представили Американскому орлу, клекочущему от избытка силы. Героизм, проявленный лейтенантом, послужил отправной точкой, от которой и пошли и поехали эти распоясавшиеся велеречивые личности. В поисках тропов и метафор они ободрали облака заката, громы и молнии небесные, глубины Ада, великолепие Воскресения, обрушив все это на головы приглашенных. Как я узнал, никогда еще утренние звезды не пели так радостно, изумленный мир никогда еще не присутствовал при таком проявлении сверхчеловеческого мужества, какое было продемонстрировано военными моряками Америки во время циклона у берегов Самоа. Это богоравное мужество не будет предано забвению до тех пор, пока земля не сгниет в фосфоресцирующей звездно-полосатой слизи разложения Вселенной. Сожалею, что не могу привести всего сказанного дословно. Моя попытка воспроизвести хотя бы дух высказываний выглядит жалкой и бесцветной. Я сидел, подавленный сверкающей Ниагарой — каскадом болтовни. Это было великолепно, это было изумительно. Я испытывал гадкое желание закрыть лицо салфеткой и рассмеяться. Затем в соответствии с правилами они вытащили на свет божий своих мертвых, проволокли по белоснежным скатертям трупы падших в Гражданской войне и бросили вызов «нашему исконному врагу (Англии, если вам будет угодно) со всеми его крепостями, разбросанными по земному шару», после чего снова подвергли славословию свою нацию (с самого начала, на тот случай если они упустили что-нибудь раньше), и мне стало неловко за них. Возможно ли, чтобы белый человек, саиб нашей крови, мог вот так запросто встать и расточать похвалу собственной стране? Он волен мыслить так высоко, как ему вздумается, но это неистовое славословие, во весь рот, поразило меня нескромностью. Мои хозяева говорили добрых три часа и, казалось, были готовы продолжать еще столько же. Однако когда на ноги поднялся сам лейтенант — этакий верзила, этакий храбрый и великодушный гигант, то он закатил речь, которая стала гвоздем вечера. Я запомнил ее почти целиком.
Говорилось примерно следующее: «Джентльмены, весьма любезно с вашей стороны устроить в мою честь обед и сказать в мой адрес все эти комплименты, но вот что хотелось бы… чтобы вы уяснили… дело в том… мы хотим, то есть нам следует немедленно обзавестись военным флотом… побольше кораблей… очень много кораблей».
И тут мы закричали так громко, что, казалось, крыша поднялась над нашими головами, и я тут же, не сходя с места, влюбился в Карлина. О Аллах! Это был настоящий мужчина.
Принц среди купцов попросил меня не придавать значения воинственному настроению некоторых престарелых генералов. «Ракеты запускают ради помпы, — молвил он. — Стоит нам подняться на задние лапы, как мы тут же желаем разбить наголову Англию. Дело семейное».
Действительно, когда задумываешься над этим, для американского оратора нет иной страны для попрания.
У Франции есть Германия, у нас — Россия. Для Италии создана Австрия. Самый кроткий из патанов приобретает врага по наследству.
Только Америка не принимает участия в сваре и оттого (чтобы не отстать от моды) представляет свою прародину в виде мешка с песком. Человек, который прошелся насчет «цепи крепостей» (удивительный говорун), объяснил мне после обеда, что был вынужден выпустить пар. Все, мол, ждали этих слов. Когда спели «Звездно-полосатое знамя» (по меньшей мере раз восемь), все разошлись. Америка — очень большая страна, но еще не превратилась в отделанный плюшем небесный рай с электричеством, как были склонны думать ораторы. Мои мысли обратились на политиканов из салунов, которые не тратили времени на пустые разговоры о свободе, а спокойно навязывали свою волю гражданам. «Судья велик, но одари писца», — гласит поговорка.