Немножко чокнутая

— Я пытаюсь, но, к сожалению, мое «везение» никак не прекратит болтать.

— Знаю! Ты можешь называть меня Элли.

— Какая нафиг Элли? — ворчит он, но я чувствую, как его тело все еще сотрясается от смеха.

— Девчонка, которой он просовывает. Если ты заткнешься и начнешь смотреть, может быть, ты поймешь, о чем речь.

— Худший поход в кино, который у меня когда-либо был, — отрезает он, и я смеюсь.

— Если это хоть что-то изменит, то обещаю, что в следующий раз буду тихой.

Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и я вижу недоверие в его глазах, что почти пылает в тусклом свете кинотеатра.

— Я бы хотел, чтобы ты притихла сейчас.

— Ну, а я хотела бы, чтобы Ченнинг спрыгнул с экрана и оседлал меня. Не все мы получаем то, чего хотим.

— Неисправима. Черт, — хихикает он и тянет меня к себе. — А теперь заткнись и смотри это долбанное кино, пока я сам тебя не заткнул.

— Своим членом?

— О, это замечательная идея, Майя.

— Элли, Элли, называй меня просто Элли.

Он смеется, а я решаю сосредоточиться на оставшейся части фильма.

— Что это, черт возьми, такое? — я просыпаюсь от звука мужского голоса, насквозь пропитанного недоверием. — Майя!

Я открываю один глаз и смотрю на плакат Ченнинга Татума, который я купила, и который висит напротив кровати с моей стороны. Джеймс стоит напротив меня, в его глазах пылает ярость.

— Я купила его в кино. Слишком хороший плакат, чтобы отказываться.

— Тебе сколько, пятнадцать? Плакаты с какими-то левыми мужиками не могут находиться в нашей спальне. Уставившись на нашу долбанную кровать!

— Отлично, — вздыхаю я, встаю с кровати и направляюсь в гостиную. Слышу, как он спрашивает, куда я, но я не отвечаю ему, потому что иду искать фотоальбомы. Достаю темно-красную кожаную книгу в переплете и просматриваю ее. Беру ножницы и вырезаю его прекрасные глаза. Захватываю клей и отправляюсь в нашу комнату, где Джеймс все еще стоит, уставившись на плакат. — Я вернулась, — усмехаюсь я и приклеиваю глаза к плакату. Как только все готово, поворачиваюсь к своему мужу. — А тебе идет. Теперь только ты можешь смотреть на нашу кровать.

— Ты просто приклеила мои глаза…

— Ага.

— Ты ненормальная?

— Ага.

— Я не это имел в виду.

Я зеваю и направляюсь в кровать, перед этим поставив клей на столик.

— Ага.

— Дыши, Джеймс. Просто дыши, — я слышу, как он бормочет, пока устраивается рядом со мной. Я не понимаю, почему он просто не сорвет этот плакат. Это, наверно, такой способ потакания всем моим прихотям из-за того, что он облажался.

Я хихикаю и немного к нему прижимаюсь.

— Ты назвал меня сумасшедшей, а разговариваешь сам с собой.

— Я успокаиваю себя, — ворчит он, словно обиженный ребенок, но успокаивается, окутанный теплом моего тела.

— Позволь мне, — я играю бровями и закидываю на него руку.

Он напрягается, прежде чем полностью расслабиться.

— Позволь мне успокоить тебя, малыш.

— Мне по-настоящему повезло, определенно.

Я все еще плохо себя чувствую из-за того, что попросила развод и была той еще сукой, начиная с нашей помолвки. Первое, что я сделала этим утром — это позвонила своим влиятельным знакомым в этом городе. После того, как нашли детский дом, в котором были Джеймс и его брат, мои люди теперь ищут самого брата и каких-либо родственников. Я ему ничего не сказала. Не хочу, чтобы он думал, будто я вмешиваюсь.

Это адски раздражает, когда ты хочешь сделать кого-то, кроме себя, счастливым.

Итак, сейчас полдень, и я стою возле офиса своего мужа, спустя три дня после наших любовных ласк, и держу сумку полную рогаликов, пончиков и два кофе. Я открываю дверь, уже зная, что он один — спасибо Карлсону, и улыбаюсь его шокированному выражению лица, когда он видит меня. Я держу бумажные пакеты из магазина и кофе. Он удивляет меня, широко улыбнувшись и хлопнув себя по коленке.

— Я перезвоню тебе, Смит, — говорит он в телефон и вешает трубку. — Ну, разве это не удивительно.

Закатываю глаза и выкладываю еду и кофе на стол.

— Я просто подумала, что ты можешь проголодаться. Ты ведь пропустил завтрак.

— Я голодный, — усмехается он и тянет меня на себя, располагая руку на моей груди. — Что ты мне принесла?

Открываю пакет, вручаю ему рогалик и говорю:

— Он с ветчиной и сливочным сыром.

— Мой любимый.

— Твой любимый — это рогалик из МакДонольдс с колбасой, яйцом и сыром.

— Откуда ты узнала? — он практически давится, откусывая.

Пытаюсь снова не закатить глаза.

— Потому что я тоже люблю его. И каждый раз мой папа покупал по пути на работу один мне и один тебе.

— Точно, — усмехается он и целует меня в щеку, прежде чем снова откусить.

Крошечный кусочек сливочного сыра остается в уголке его рта. Ни о чем не думая, вытираю сыр большим пальцем и облизываю его. Его зрачки темнеют, хватка на груди усиливается, и он удивляет меня, когда просто целует в нос. Это так нежно. Что за хрень с нами происходит?

Я уже задавала себе этот вопрос час назад, когда сидела в своем офисе и все, о чем думала, так это голоден ли Джеймс и слишком ли он занят, чтобы что-нибудь перекусить. Со мной определенно что-то не так. Я постоянно беспокоюсь за Джеймса, Джеймса и, о да, ДЖЕЙМСА!