Немой Голос

Подвыпившая публика начинала кричать, стучать по столам, выражая свое недовольство, и продолжала слушать пламенную речь оратора. Ивану удалось побывать на таком собрании. Взяв себе кружку пива, он пристроился в углу, рядом с окном, чтобы иметь возможность, в случае чего, быстро сбежать, если бы нагрянула полиция.

Человек, который не был знаком офицеру, говорил об идеях коммунизма и всеобщем равенстве между рабочими, фабрикантами, торгашами и крестьянами. Иван слушал его с упоением. Лишь иногда кто-то из посетителей выкрикивал интересующие его вопросы об устройстве будущего мира. Выяснилось, что фабрики должны принадлежать рабочим, земля должна стать собственностью крестьян и вообще, весь этот классовый строй должен уйти в прошлое. К тому же, все деньги, заработанные трудом тысяч людей, должны быть изъяты и переданы в казну государства. А оно-то уже и решит, как их распределить между нуждающимися.

Основные идеи были ему ясны, и он понял, что разделяет большинство из них. Однако, перераспределение ресурсов, о котором говорил оратор, не виделось ему чем-то выполнимым без кровопролития. Но до этого, как ему казалось, еще было очень далеко. Его горизонт планирования сходился на остановке работы завода, это казалось ему самым главным. А средства или идеологии имели для него меньшее значение. С другой стороны, если текущее правительство дало добро на создание таких роботов, то и его необходимо было заменить, чтобы избежать такого в будущем. Но все это казалось ему таким далеким.

В какой-то момент он поймал себя на мысли, что хотел бы сейчас сидеть за одним столом с Равенной. Ее молчаливое присутствие чем-то привлекало его. Да и внешне она не была какой-то уродкой. Узнать бы только, что скрывалось за ее темными очками. Иван надеялся увидеть там ясные голубые глаза и длинные ресницы. Именно ясные, а не серые или блеклые. Он не удосужился спросить у Йозефа, сколько времени займет ее полное восстановление, но подозревал, что не меньше месяца. Иван представлял, как каждый день, заканчивая работу, он будет приходить к ней и просто сидеть. Или, даже, когда она окрепнет, делать прогулки и разговаривать, пусть даже через эту дурацкую записную книжку. Это была мелочь.

За агитационной работой прошло около полутора месяцев. За это время не обошлось без происшествий: несколько стычек на улицах, драки, задержания, аресты в барах — все это лишь усиливало желания людей выйти на улицы. Однако, их сдерживали агенты, говоря, что еще не пришло время. Афанасий Львович ждал, как покажут себя газеты и листовки в других городах, в которых также начали работать агитаторы. Не редкостью стали случаи, когда сами полицейские, проводившие рейды или собирающие информацию, становились жертвами ораторов. Речи, которые те произносили с импровизированных сцен, не могли оставить равнодушным. Дальше стал работать эффект сарафанного радио и вскоре добрался до армии. Несмотря на большую верность правительству среди командного состава, все равно находились солдаты и призывники, которые охотно читали коммунистические газеты и затем уже обсуждали их со своими товарищами. Для них известие об экспериментах стало настоящим шоком. Официальные же газеты в большинстве своем отмалчивались. Лишь канцлер выступил один раз по радио, назвав все эти новости чушью и работой асторских шпионов. Однако в газете приводились документы с официальными печатями и подписями известных генералов, а потому просто так их опровергнуть у них не получилось. Общественность начинала бурлить.

Между тем, жизнь Ивана превратилась в рутину, в которой он каждый день начинал с кофе, играл с товарищами в карты, расклеивал листовки, разносил газеты, завлекал все новых и новых людей, затем спешил на квартиру к девушке, а возвращавшись продолжал играть в скат.

Равенна шла на поправку и уже могла спокойно держать карандаш и поддерживать диалог с Иваном. Они вели долгие разговоры обо всем подряд. Заняться ей все равно было нечем. Повязка на глазах сменилась на привычные пустынные очки, которые та наотрез отказывалась снимать. «Ничего», — думал парень, — «У всех есть свои трудности».

Он попробовал пару раз начинать разговор о той ночи на заводе, но увидев, как девушка заплакала, то ли от страха, то ли от благодарности в спасении, старался больше его не начинать. Так, в сухих фактах рассказал, как и что произошло. Равенна посетовала на потерянный ей револьвер, Иван же предложил раздобыть новый, как она снова окажется в строю.

Узнав у знакомых адрес магазина, где продавались книги с самоучителем по языку жестов, он выбрал самый простой, где на схемах и картинках объяснялись слова. Слова складывались в предложения. Придя к ней в очередной раз, он поприветствовал ее приложив кулак к подбородку, однако девушка лишь недоуменно уставилась на него.

— Я думал, ты понимаешь язык жестов, — немного расстроился Иван, — Разве такому не обучают всех немых?

Изогнув брови, Равенна передала ему следующую записку:

«Твой язык годится для Славитании. В Ейсенрейхе и Астории он свой. Я не могу знать их все»