Немой миньян

— Вот и я спрашиваю, — откликается вержбеловский аскет, и его лицо при этом морщится, кривится, глаза жмурятся, как у большого насмешника и хитреца. Ладно, говорит он, что простаки падают ниц. По этому поводу у него нет вопросов. Они даже не понимают значения слова «ниц». Проблема с благородными, учеными евреями, которые во время молитв Судного дня плачут, почему они не удостоились узреть, как первосвященник режет быка острым жертвенным ножом, как он набирает кровь жертвы в миску и разбрызгивает ее своими пальцами во имя искупления. А чтобы не сделать при разбрызгивании ошибки, он еще и считает: один и один, один и два. Потом он бежит назад, этот первосвященник, и режет козочку и снова набирает кровь в миску. И снова макает пальцы в кровь и разбрызгивает ее, и снова считает: один и один. Кантор у бимы поет, а евреи в талесах [31] и китлах [32] подпевают ему. Получается, что даже те евреи, которые понимают значение слов, не имеют воображения, чтобы представить себе, как такое разбрызгивание крови выглядит в реальности. Этот слепец и проповедник реб Мануш Мац тоже сидит в своем уголку и учит наизусть главы святой Мишны, а понимает их, как сам себе придумает, на простом идише. Он учит, как приносят в жертву быков, овец, коров, белых голубей; как закалывают и как сворачивают головы, что делают с мясом и жиром, со внутренностями и с кровью. И с какой приятностию он все это выговаривает, этот милосердный праведничек, этот слепой проповедник, реб Мануш Мац! А его, вержбеловского аскета все это ужасает и пугает, прямо дрожь на него нападает. Брр! — показывает реб Довид-Арон, как все это его ужасает и пугает.

Борух-Лейб обиженно молчит и смотрит на свои ногти, словно ища на них точки судьбы, о которых говорится в святой книге Зогар. Вержбеловский аскет уже раскаивается, что выболтал свои мысли о жертвоприношениях. Он не хочет, чтобы слухи о его еретичестве дошли до Ханы-Этл Песелес, но не знает, как раскрутить то, что он здесь закрутил. Он начинает чесать под мышками, крякать и хихикать: хе-хе-хе. Его совсем не пугает, что люди узнают о его сомнениях относительно жертвоприношений. В конце концов, и пророки бушевали по этому поводу. И его, конечно, не волнует, если люди узнают, что он далеко не уверен, что премудрость гадания по руке принадлежит к семи восхваляемым премудростям. В конце концов, и по поводу влияния звезд на судьбу человека есть настоящий спор в Гемаре. Он лично поддерживает ту сторону, которая утверждает, что звезды имеют влияние на все народы — кроме евреев. Евреями управляет сам Всевышний. Так что, пожалуйста, пусть Борух-Лейб рассказывает о его сомнениях Хане-Этл Песелес и вообще кому хочет — так выкручивается аскет и кланяется, кланяется, и отступает мелкими шажками, пока не выходит из комнатки.

На следующее утро после молитвы и завтрака, когда Борух-Лейб уже готовился выйти со своим ящиком инструментов на работу, вошла Ентеле, дочь портного Звулуна. Вместе с ней вошла утренняя, нежная, летняя солнечность, словно Ентеле принесла большую скрипку с золотыми струнами, которые вздрагивают и гудят при каждом слове, напевно срывающемся с ее уст.

— Доброе утро, Борух-Лейб, — зазвенел ее голосок, и она протянула ему свою правую ручку с пухлой ладошкой, чтобы он предсказал, будет ли ее брак с Ореле Тепером счастливым.

— У девушек надо смотреть левую руку, — говорит хиромант.

— Что же вы раскачиваетесь надо мной, как над священной книгой? Я же пугаюсь, — щебечет Ентеле и протягивает ему левую ручку.

Борух-Лейб улыбается. Он носил Ентеле на руках, когда она была еще совсем крошкой, и сейчас она согревает его сердце, как родная сестренка.

— Твоя линия счастья, Ентеле, тянется долго и широко и не прерывается посередине. Это знак того, что ты будешь счастлива, покуда будешь жить.

Это также знак того, что тебе не придется ходить по людям и что о тебе не будут говорить дурного.

— Спасибо вам, Борух-Лейб, за добрые слова. Но Элька-чулочница наговаривает на меня. Она говорит, что у меня есть жало и что после свадьбы мой муж будет у меня под каблуком.

Хиромант рассматривает подушечки на ладони, пальцы и ногти, потом предлагает ей показать ему правую руку, потому что есть мнение, что надо смотреть на обе руки. Он смотрит и сгибает ее пальцы, пока не провозглашает, что верхние фаланги пальцев Ентеле сильно выгибаются. А это знак, что она не лишена завистливости. К тому же ее столбовая линия тянется до второго и третьего пальцев, а это знак того, что втихаря она умеет и злиться. Но у нее нет линий, которые бы показывали, что она, не дай Бог, распущенная.

— Я не святая. — Ентеле надувает губки, крутит головкой на короткой шейке, и ее круглое лицо сияет. Ентеле целуется с Ореле на ступеньках до полуночи, и ее ничуть не волнует, что скажут люди. Борух-Лейб поднимает свое длинное, осунувшееся лицо с водянистыми глазами и душит взглядом дочку портного Звулуна.

— Ты гневлива, Ентеле. Во время беременности ты должна остерегаться, чтобы от злости у тебя, не дай Бог, не было выкидыша.