Немой набат. Книга вторая

Вова равнодушно пожал плечами, сказал:

— Такие мужики не подводят. — Вдруг оживился. — Тут иной вопрос, Иван Максимыч. Деревню жалко. Я там все облазил, все высмотрел. Живой улей, рабочий! Как его трутням отдавать?

Синягин, видимо, ничего не понял, вопросительно перевел глаза на Донцова. А Виктора накрыла волна горячей благодарности к телохранителю Вове, который, оказывается, в Поворотихе все-все сообразил и теперь первым произнес заветное. Было ясно: настал момент, когда он, Донцов, не вправе отмалчиваться. У него мигом созрел убедительный спич, и он начал:

— Да, Иван Максимович, очень жалко деревню...

— Что-о-о? Как-кую деревню? — вдруг взревел Синягин, с силой сломав карандаш и выскочив из-за стола. Широко, по-боцмански расставил ноги, встал перед Донцовым, бычьим взглядом уперся в него, с нажимом повторил: — Как-кая деревня? Да ты представляешь масштабы этого проекта? Новая технология — это переворот в гражданском секторе. Спроста ли я через жуткую дрязгу прошел? Насмерть чиновьё белодомовское стояло, чтобы сорвать проект. Законники! Конкурсы замутили. Да ради бога! Но я-то знаю, что это хлам с блошиного рынка, что, кроме меня, нет охотников за эту громаду браться, и они это знают. Аукцион дважды переносили, время затягивали. Подставу на такое крупное дело сейчас выставлять опасно, так они принуждали заявиться тех, кто не хотел, мне об этом кое-кто шепнул.

Синягин распалился, жестикулируя в такт словам, разрубая руками воздух, быстро шагал по кабинету.

— Я понял: если к Нему не прорвусь, угробят дело, очень хотят угробить. Больше скажу: уловил я у них целевую установку. Решающий фактор — время. Нам надо первыми на рынок выскочить — вот она, самая соль. Опоздал — считай, пиво после водки, деньги на ветер. Волынщики на то и рассчитывали. Я и смекнул: без Него вопрос не решить, на год затянут согласования, задушат бюрократической удавкой. А как к Нему попасть? Там же забор выше колокольни, а я не Хазанов, не комедиант, чтобы с муляжной короной меня к президенту на чай приглашали. Мне Бакланов Олег Дмитриевич, советский министр ракетостроения, чудо-человек, — он и сейчас консультирует, — рассказал, как пытался по сверхтяжам на прием к Нему записаться. Куда там! Говорят: пишите докладную записку. А такие записки — макулатура, Ему не положат, по инстанциям пустят с нулевым результатом в виде отписки. Ну и со мной такой же номер хотели провернуть, в колпак с бубенчиками нарядить. Его плотно держат, со стороны никого не подпускают.

Вдруг расслабился, широко улыбнулся, остановился напротив Донцова.

— Но меня голыми руками не возьмешь, мы ведь с ним из одной системы. — похлопал ладонью по своему плечу, намекая на погоны. — Вместе не служили, я ушел, когда начались гонки на лафетах: Брежнев, Андропов, Черненко. Три раза в оцеплении стоял, смотрел, думал. Ну и подал рапорт. Но ушел красиво, мирно, потому корешей немало осталось. Теперь они в чинах выросли, в Совете безопасности сидят. Короче, напрямую, минуя ближнее окружение, этих либералов со слезой, через калиточку заднюю меня к нему провели — вопрос-то не шкурный. У деликатного ведомства такие калиточки для особых случаев, они есть. Я и объяснил про аукцион... Вот через кого, Донцов, я этот госзаказ выбивал.

Успокоился, снова сел за письменный стол, взял в пальцы другой карандаш.

— А ты говоришь: деревню жалко... Если по-крупному, судьба Отечества решается. Как там у поэта? Мы знаем, что ныне лежит на весах. Не в том смысле, что новая гражданская продукция экономику перевернет, а в смысле — кто кого? Транзит власти на носу. Если тормозилы окончательно возьмут верх, пиши пропало! Но на своем участке фронта я намерен бой выиграть. А в бою не без потерь, это известно.

Монологи Синягина все дальше уводили от деловых тем, принимали доверительный характер. Чувствовалось, ему самому охота выговориться, раскрыть душу, и делает он это без стеснений, даже с удовольствием. Донцов не переставал удивляться: такая откровенность при первом же знакомстве! Но вспомнил замечание Вовы о приватных встречах, и мелькнула неясная догадка: видимо, он меня капитально отсканировал, справки тщательно навел, как-никак бывший кагэбэшник — и сноровка на этот счет есть, и связи. А вообще-то натура размашистая, цели ставит высокие, не личные. В личном-то плане у него порядок — смотри какие хоромы! Да и за госзаказ взялся не для прибыли — сколько заморочек, препятствий! — а ради идеи. В мозгу выстрелило: «Надо разговор в этом ключе поддержать».

— Иван Максимович, я понял, указание Он, как говорится, самолично дал?

Синягин снова улыбнулся, утвердительно кивнул. «Хочет вопросов, для него этот разговор интересен, — чутко угадал Донцов. — Для меня тем паче».

— Извините, спрошу в лоб. Какое у вас сложилось мнение?

Синягин словно этого вопроса и ждал, даже головой одобрительно качнул. Но отвечать не спешил. Быстрее завертел в пальцах карандаш, глянул в правое окно на очистившееся ото льда водохранилище.