Немой набат

— Слушаюсь, товарищ командующий! — повеселел Подлевский. — Сегодня вы вправили мне мозги, особенно по части сроков. Кавалерийская атака, которую я планировал, отменяется. Мы же не какие-нибудь свирепые японские якудзе. И чайку с полонием подавать не будем. Но давить, постепенно нагревая ситуацию, нервы вымотаем до ментальной травмы, как советует некий актер, усердно пьющий сын своего великого отца. Еще разок предложим очиститься от исторической коррозии, вернуть взятые в долг безгрешные деньги, как говорится, натурой. Подключим некую дщерь оккультных наук — есть у меня на примете одна томная, экзальтированная дамочка, селедка под шубой, а не женщина, своего рода метресса для инфанта, способная производить внушения. Эти маневры дадут время для ваших стремлений. Все ясно, Валентин Николаевич! Да-а, сегодняшняя стерляжка была великолепна.

Он расплатился банковской картой, держа фасон, щедро накинул чаевых. Посетовал:

— Греф заявляет, что наличие кэша в кармане — это анахронизм. А как быть с чаевыми? Правда, в Америке их автоматически вписывают в счет...

18

В один из свободных субботних дней предзимья, когда в душе запутанным клубком переплелись радость от общений с Донцовым и тревоги о наползающих квартирных бедах, Вера отправилась в пешее путешествие по Москве, чтобы «причесать мысли». На прогулочном шаге ей всегда думалось лучше, полярные эмоции как бы туманились, размывались воспоминаниями о знакомых местах.

Ну бывают же в Москве неудобные маршруты! Вроде бы недалеко, а транспортом не доберешься. На метрянке нет близких станций, автобусом — уйма пересадок с длительными субботними ожиданиями. Вот и решила пойти пешком с Полянки на Палиху. Выйти на Садовое, через Крымский мост до Зубовской, а за ней нырнуть в переулки на задах огромного здания Академии Фрунзе. Она не помнила адреса, который был ей нужен, зато безошибочно знала, какую и зачем избрала конечную цель.

Дом Палибина!

Отчасти — чтобы вновь восхититься изумительным и скромным творением послепожарного деревянного старомосковского зодчества, чудом выжившего среди бетонных нагромождений новых веков. Но главное — углубиться в душеполезные воспоминания об этом удивительном доме, которые, по ее разумению, должны навести порядок в растрепанных чувствах. Ей казалось, — нет, она была абсолютно уверена! — что Дом Палибина, возвышавшийся в сознании над повседневным бытием, формально никак не причастный к нынешним печальным обстоятельствам жизни, укрепит ее духовные тылы.

На Крымском мосту она вспомнила, что за ним, в старом корпусе Института международных отношений, ей, еще школьнице, по случаю, а вернее, по знакомству довелось попасть на громкую по тем временам лекцию о «макиавеллиевском кентавре»: государственная власть должна базироваться не только на силе, что закономерно, но также на согласии с гражданами.

И сразу поток мыслей умчал в сегодняшние дни, когда, по ее твердому убеждению, сила русского государства являет себя лишь во внешней сфере, а внутри страны власть стала дряблой. Не к добру все более размашистые шатания между чрезмерными вольностями под лейблом «демократии», этим американским мессионизмом, символом и кнутом всемирного влияния, — ну точно как коммунизм в СССР! — и отрицанием национальной идейной доктрины. Уличные строгости стали важнее согласия, тупой напильник власти начал подгонять жизнь под режим, заглушая общественные течения.

Уже в студенчестве она снова наткнулась на формулу Макиавелли, но в совсем ином смысле — в георгий-федоровском: о различиях между свободой и волей в русском сознании. Свобода личности немыслима без соотнесения со средой, а русская воля всегда только для себя. Но, в отличие от «мессианства демократических свобод», — на деле только для элиты, — которыми по чужому наущению чрезмерно увлечены властвующие, русская воля спрятана в глубоких тайниках народной души, никак не проявляя себя. Однако случается в истории, когда свободу слишком неуемно эксплуатируют одни, беспощадно ущемляя других, когда чаша несправедливости становится с краями полна и, не приведи Господь, воля вырывается наружу. Подумав об этом, Вера поймала себя на мысли: куда ни кинь, везде упрешься в нынешний день. Время сгущается.