Немой набат

Посмеялись от души, а потом долго гуляли молча. Донцов чувствовал, что профессору хочется от воспоминаний перейти к суждениям о нынешних днях, но он ждет либо наводящих указаний супруги, либо удобного случая.

И такой случай представился уже за ужином.

В тот вечер несколько телефонных звонков из Москвы вынудили Донцова прийти на ужин позже обычного, когда профессор и его супруга заканчивали трапезу. Набирая в тарелку различную снедь у ресторанной стойки, он увидел забавную, миниатюрную, мохнатую собачонку — йоркширский терьер крутился около ног женщины, выбиравшей блюда. Бросил на нее взгляд — и остолбенел. Это же Людмила Путина, бывшая жена президента!

Вернувшись за столик, тихо сказал:

— Вы знаете, кто эта дама с собачкой? — кивнул в сторону ресторанной стойки.

Первой откликнулась Лидия Петровна:

— Лицо знакомое, но не могу вспомнить, где я ее видела.

Михаил Сергеевич, поправив очки для верности взгляда, изумленно шепнул жене:

— Лидуша, это же Людмила Путина!

— Что?!

Разглядывать Путину в упор было невежливо, и Лидия Петровна с любопытством украдкой наблюдала за ней, приговаривала вполголоса:

— Терьерчик у нее очаровательный, трогательная собачка, настоящий йоркшир. Его и на руках можно носить.

Когда выходили из ресторана, Донцов спросил у стройной красивой девушки, встречавшей отдыхающих и отвечавшей за постоянное пополнение шведского стола:

— Мы не ошиблись? Эта дама с собачкой...

— Нет, не ошиблись. Она у нас часто отдыхает. С мужем... Иногда обе дочери приезжают. Приятная женщина, простая в обращении. Обслуживает себя сама.

— А примерно в километре отсюда, если ехать дальше по Виноградной, в резиденции «Бочаров Ручей», работает ее бывший муж, — задумчиво сказал Михаил Сергеевич, когда прощались после ужина в мраморном вестибюле, где настенные панно изображали сцены прошлой советской жизни. — И что? Да ничего. Жизнь как жизнь. Люди как люди. На мой взгляд, все по-человечески. А в интернете фейерверк фейков, будто она в заграницах. Могла бы, если б хотела. Но зачем? Пользоваться благами свободы личной жизни — именно личной жизни, а не так называемыми земными благами — в Отечестве гораздо удобнее, чем за рубежом. Там русские — любой национальности — вроде бы и не совсем чужие, но и не вполне свои. Всегда! А мы дома чего-то опасаемся, по своей дурацкой воле живем с кляпом во рту. Как писал Тютчев, «Молчи, скрывайся и таи и чувства и мечты свои».

После того случая профессора словно подменили. Видимо, о чем-то он с Лидией Петровной посоветовался поздно вечером и на следующий день преобразился, а по мнению Донцова, стал самим собой, желая высказать в общем-то случайному собеседнику то, о чем думано-передумано, что тяготит душу.

— Вчера в вечернем ток-шоу обсуждали ответ на американские санкции... — Виктор хотел высказать свою точку зрения, но Лидия Петровна сразу перебила:

— Мы уже давно телевизионный смрад не смотрим.

— Ну как же! — поддержал профессор. — При советской власти были «глушилки» — мощные антенны работали на частотах радио «Свобода», других западных станций, заглушая их радиошумами. Нынешние ток-шоу — те же глушилки, архаика на новой технологической основе. Информационный шум, стратегия отвлечения внимания, чтобы люди не могли составить истинное представление о происходящем. Я, батенька, в силу научного статуса гурман по части восприятия реалий. В политическом смысле бесприютен, одинок, это мое агрегатное, то есть рабочее, состояние. Но мозги-то работают. Представьте, сомелье потчуют водкой. Ну, вкус и потерян. Вот и ток-шоу для меня чреваты. Шоу! Политический бурлеск! Все по законам жанра: один набор ораторов, заранее известно, кто что скажет, политклоуны, коверные, чья задача — молоть чепуху, отвлекая от серьезных обсуждений. Возьмите того же Бориса Надеждина: специально держат для разрушения дискуссий. Браться за столь позорную роль можно лишь при хорошем гонораре. Сплошной шмяк-бряк, воляпюк. Общество топят в текучке, не позволяя задуматься о новых смыслах, о главных вопросах развития. Английский юмор в таких случаях требует сказать, что все замечательно, хотя на сленге извращенной британской изысканности это означает, что хуже быть не может.

Донцов, разумеется, не мог не воспользоваться неожиданным приступом откровенности и спросил:

— А что вы считаете главным?

— Увы, во внешней политике — это одно, во внутренней — другое. Конечно, все «главные» взаимосвязаны, однако требуется в каждом случае их распознать. А без системного научного подхода сие невозможно.

— Но хотя бы один пример, — настаивал Виктор.

— Миша, расскажи про тридцатилетие, — явно по предварительному согласованию разрешила Лидия Петровна.

— Какое тридцатилетие? — удивился Донцов.

— Вот видите, вы даже не поняли, о чем речь, — назидательно сказала Лидия Петровна. — Расскажи, Миша, расскажи.