Немцы

— Эбергард, — автобус уже подошел, но няня, словно вспомнив, для чего они встречались, — самое-то главное: — У нас мальчик родился.

Изображение радости, прищур. Непривычно: у Сигилд может быть не его ребенок, мальчик, не его, но всё равно, кажется, что его — какое-то отношение.

— Да, — всё уже ясно.

— Алло, это Роман, мы вот сегодня… Алло? Меня слышно?!

— Говорите.

— В общем, мы готовы. В тех рамках.

— Я понял.

— Единственное, нельзя всё-таки, — Роман горячился, они, видимо, еще сидели там, в заведении, в окружении китайских официантов, родившихся в Бурятии и Киргизии, — внести не разово, а двумя частями. При заключении контракта, а еще лучше — после получения аванса. И — по исполнении контракта. Например, тридцать процентов и семьдесят. Процент обсуждается.

— Роман, будем работать по схеме, которую я озвучил.

— Да? — ненависть, выдох. — Ну хорошо, ладно. — Сам пожалеешь. — Мои действия?

— Готовьте документы на аукцион. Звонить мне не надо. Текущие вопросы я решу со Степановым.

— Финансовый вопрос — только со мной.

— Пожалуйста, — Эбергард занес номер входящего в «контакты» — «Быдло-2», «Быдло» — это Пилюс; ждал еще (надо признать) весточек от Эрны, душа или что-то там такое, типа «настроения», ныла ощутимо, как коленка, ударившаяся о лед, после суда уже боялся звонить сам — вдруг Эрна скажет невыносимое, такое, что он захочет внезапно умереть прыжком с высоты. Для кого невозможна его смерть? Для мамы. А что Улрике, что девочке, которая будет…

Нет, не надо умирать. Жить надо. Надо только в подробностях затвердить «для чего?» и держать в верхнем ящике прикроватной тумбы, чтобы, даже не включая свет, легко находилось.

Жить, чтобы…

Чтобы купить дом — в поднебесно-голубом и околоморском там — и уехать (как, отпахав положенное на надбавочных Северах, переселялись доживать на Черное море), выучить язык и еще раз прожить, но уже не кланяясь участковым.

И вот еще, чтобы… Пожить одному. Есть, когда хочешь. Приходить спать в любое время. Просыпаться от касания солнца. Не прятать телефон. Заглядывать в круглое чрево стиральной машины, вынимать из почтового ящика бумажные ворохи и нести к мусорке осенней кипой листвы всё ненужное — кроме квитанций. Читать книги. Ломать хлеб. Что-то обдумывать и проверять: плиту выключил?

Вот только нерешенное, непроходимое — Эрна; воспоминания, самая живучая часть прошлого, начали высыхать, высыхает плоть, выпирают кости, тупеет боль, да, но душа отзывается на нее по-прежнему — заученным, запомнившимся движением, эта боль, как вкус: время идет, но вкус остается прежним. Держится на языке.

Еще нет зимы, просто лежит снег, похожий на остатки снега. Как разновидность грязи. Дни качались от потепления к похолоданию, скрепляя воду ледком. Появлялся сырой ветер. Откуда-то набежали собаки с зимней пышной шкурой и с удовольствием лежали на промерзших газонах, выбирая места, где подземное тепло выдыхали трубы коммуникаций. Облака, похожие на тяжелый дым. Дворники расклеивали плакаты «Единой России» и обрывали все остальные. Люди покупали автомобили в кредит. Город вставал в пробках вечером, утром, днем.

Полковник Юра Еременко, окружное пожарное руководство (теперь оно называлось ГО и ЧС), приехал только на вторую ноябрьскую двухвопросную коллегию («О межведомственном совете по противодействию коррупции в органах исполнительной власти Восточно-Южного административного округа» и «Об утверждении регламента предоставляемых государственных услуг, связанных с выдачей запрашиваемых документов по принципу „одно окно“») — Эбергард еле дождался, случайной должна быть встреча.