Немтырь

Идти по тропинке оказалось удобнее. Трава и подсохшая грязь давали ногам твердую опору, а сапоги и одежда оставались чистыми. На моем пути часто встречались широкие деревянное настилы, прокинутые хозяйскими руками сверху вниз к реке. По ним гоняют скот на водопой. Отсюда хорошо видны обширные усадьбы вдоль излучины с крепкими лиственничными домами, многочисленными хозяйственными пристройками и огромными огородами. Все сделано на совесть, на века. Несколько десятилетий назад, при царском режиме, латышские семьи переселили сюда с целью освоения Сибири и заселения свободных земель. Многие приходили сюда не по собственной воле, но, как потом оказалось, на счастье. Щедрый лесом, землей и волей край за короткое время обогатил народ. Кто не ленился, жил не просто в достатке, а в богатстве. Травы выше человеческого роста, плодородные земли позволяли держать каждой семье до пяти дойных коров, по две-три лошади, несколько десятков овец и свиней. Старожилы помнят времена, когда перед революцией совет старейшин деревни Каменно-Горновка заключил договор с Данией на поставку продуктов питания. Каждый год по железной дороге за границу отправляли по сорок вагонов сливочного масла. Последующие годы шла коллективизация, а за ней 1937 год перечеркнули размеренную, благодатную жизнь литовской деревни. Что с ней случилось, я как представитель власти не вправе говорить.

Большая деревня Каменно-Горновка, длинная и широкая. Вокруг нее поля, луга. С северной стороны подступает тайга, в которой на сотни километров нет ни единого населенного пункта. Поэтому мне понятен образ жизни жителей, параллельно с сельским хозяйством занимавшихся охотой и рыбалкой.

Латыши народ скрытный, недоверчивый. Вероятно, этому способствовали годы коллективизации и ее последствия. В каждом доме осталось «полтора мужика», в некоторых живут одни женщины и старики. С чужими людьми на контакт идут неохотно, в лучшем случае, разговаривая из-за высоких, глухих ворот. То, что женщина с ведрами указала мне дорогу, было исключением.

Без труда добравшись до усадьбы Зенты Веред, остановился перед забором, постучал в тесовые ворота. Внутри залаяла собака. Через некоторое время послышались мягкие шаги, звякнул железный засов, в проходе появилась приятная, лет сорока, женщина. Увидев меня, не удивилась. Даже не спросив, зачем пожаловал, она скромно поприветствовала, отошла в сторону, пропуская в ограду. Показалось, что ждала меня — таким покорными и участливыми были ее действия. Закрыв собаку в конуре, указала рукой на веранду дома, с певучим акцентом пригласила:

— Проходите. Сейчас я его позову.

Не ожидая такого приема, я медленно поднялся по ступенькам на крыльцо, прошел в застекленную прихожую. Увидев чистый пол и стиранные, вероятно, недавно расстеленные половики, я разулся. Вернувшись на крыльцо, снял сапоги и только потом прошел к столу. В ожидании хозяев достал из папки необходимые бумаги, перо и чернила, сел на стул, приготовился писать. На всякий случай проверил пистолет, поставил «ТТ» на предохранитель, засунул в кобуру, но не застегнул, чтобы можно было быстро вытащить.

Ждал недолго. Со стороны огорода послышались торопливые шаги. Через высокое окно были видны только головы идущих, женщины и мужчины. Приподнявшись со стула, увидел хозяйку дома и незнакомца лет шестидесяти. И каково было мое изумление, когда узнал, что ошибся!

Сначала на веранду зашла она, потом он. Первое, что меня поразило — его лицо. Чистое, молодое, с редкой сеточкой морщинок вокруг глаз. Голубые, ясные глаза казались усталыми и безразличными. Движения резкие, нервные, напряженные, как у испуганного зайца. И белая, как свежий пепел, седая голова. Я не сразу понял, почему принял его за мужчину в возрасте. Стоя предо мной, он таким не казался. Но тогда почему у него такие седые волосы?

Увидев меня, он замялся, стараясь увести взгляд в сторону. Не находя места, начал переступать с ноги на ногу, выискивая поддержки у хозяйки дома. Строго посмотрев на него, я приступил к своим обязанностям.

Прежде всего, указав на стулья, предложил им присесть: разговор обещал быть долгим. Потом, обозначив на протоколе номер допроса, задал вопрос женщине.

— Зента Марисовна Веред, — представилась она.

— Кем приходится вам этот гражданин? — после короткой записи продолжил я, кивая головой на незнакомца.

— Родной брат.

— Понятно. Так и запишем, — и к нему: — Ваша фамилия, имя, отчество?

Тот испуганно посмотрел на сестру, потом на меня, замер в оцепенении.

— Янис Марисович Веред, — поспешно ответила Зента, положив ладонь на его руку.

— А у него что, язык отсох? Пусть сам за себя отвечает, так положено! — строго посмотрев на него, попросил я.

— Он… не может говорить, — пояснила сестра.

— Немой, что ли?

— Нет. Был не немой.

— А что тогда? Почему молчит?

— Он… разучился говорить.

— Что?! — не понял я.

— Он не умеет говорить! — более твердо проговорила Зента.

— Как это… Не умеет говорить? Иностранец, что ли?

— Нет, не иностранец. Он без людей долго жил. Один. Забыл все, только меня понимает, я его заново учу речи.