Немые голоса

«Фольксваген Поло», небольшая, но выпущенная всего год назад. Он посветил фонариком в окна. Сумки не было ни на передних, ни на задних сиденьях, ни на полу, насколько он мог судить. Он вытащил из кармана носовой платок, чтобы открыть багажник. Лучше рассердить криминалистов, чем столкнуться с гневом Веры. Сумки не было. Он не совсем понимал, что это должно означать.

Он пошел обратно к отелю, чтобы сообщить криминалистам, какая машина принадлежала Дженни Листер, когда у него зазвонил телефон: жена хотела узнать, намерен ли он работать всю ночь.

Только Эшворт заехал на подъездную дорожку своего дома, как телефон снова зазвонил. На этот раз – Вера Стенхоуп. Он снял трубку, не выходя из машины. Сара наверняка услышала, что он на месте. Она не любила, когда он приносил работу домой.

– Да?

Он надеялся, что голос звучит так же устало, как он себя чувствует. С нее станется отправить его еще куда-нибудь.

Она говорила громко. Так и не научилась нормально пользоваться сотовыми, кричала в них. Вера звучала так, будто только что проснулась после долгой ночи, хорошо выспавшись. Так на нее действовали убийства: придавали ей энергии, будоражили ее почти так же, как пенсионеров, которых он опрашивал весь вечер. Как-то раз, выпив слишком много стаканов виски, она сказала, что ради этого и была послана на Землю.

– Конни Мастерс, – сказала она. – Это имя тебе о чем-то говорит?

Имя было смутно знакомым, но не настолько, чтобы внятно ответить. Он знал, что, как только поговорит с женой и выслушает в подробностях, как прошел ее день, сядет за ноутбук и проведет большую часть ночи в поисках информации для другой женщины его жизни.

Глава девятая

Конни не смотрела новости по телевизору с того дня, как погиб Элиас. Она постоянно боялась мельком увидеть там себя: бледную и молчаливую на той первой пресс-конференции или сбегающую по ступеням здания суда, под дождем, когда дело было окончено. Она знала, что это далеко не конец. Сейчас она предпочитала смотреть что-нибудь легкое, отвлекающее от забот: документалки о знаменитостях, сюжеты о продаже домов или о переезде на юг. Каждый вечер, когда Элис уже лежала в кровати и спала, Конни наливала себе бокал вина, съедала готовый ужин и погружалась в глупости с экрана. Она пережила еще один день. Элис пережила еще один день. Одно это было достойно празднования. Скука – невысокая цена.

Было почти десять часов, когда позвонил ее бывший муж. Ей так редко звонили в последнее время, что звук телефона поверг ее в шок. Она почувствовала, что дрожит.

– Да?

Раньше ей поступали звонки с угрозами, но потом перестали. Возможно, газетная статья в память об Элиасе снова все всколыхнула.

– Это я.

Она не ответила, и он добавил:

– Фрэнк.

Рявкнул так, как будто она глухая или старуха.

– Да, – ответила она. – Я поняла. Что тебе нужно?

Наверное, звонит насчет каникул Элис. Он говорил о том, чтобы свозить ее в поход по Франции в июне. Конечно, она согласилась, она ведь не могла лишить дочь такого удовольствия. Но все это время в голове маячило недовольство. Совершенно не взрослая зависть. «Почему я тоже не могу поехать?»

– Хотел узнать, в курсе ли ты. Насчет Дженни Листер.

– А что с ней?

Она никогда особенно не любила Дженни. С виду дружелюбная. Поддерживала. Но на самом деле совершенно безжалостная, стальная. Приверженная принципам.

– Она умерла. Убита.

Первой реакцией Конни – конечно, совершенно ужасной – была мысль о том, что самодовольная Дженни Листер получила по заслугам. Затем она подумала, что это может сильно усложнить жизнь. Что, если всю историю с Элиасом снова поднимут на поверхность? И только потом она ощутила мимолетное чувство вины, потому что в глубине души знала, что Дженни повела себя с ней так же, как и любой начальник на ее месте, и что, будь это дело в руках кого-то другого, все прошло бы точно так же.

Фрэнк все еще говорил:

– Извини, если побеспокоил. Я подумал, тебе стоит знать.

– Да, – ответила она. – Спасибо. Я об этом не слышала.

Она положила трубку. Фоном все еще трещал телевизор, и Конни его выключила. До нее донеслись звуки с улицы: ручей, бежавший по гальке на другом конце сада, шорох листьев яблони по окну на втором этаже. И голоса в ее голове.

Конни поежилась. Она вдруг почувствовала влагу дома, представила себе, как та сочится сквозь каменный пол, сбегает по беленым стенам, зеленая и склизкая, как камни в ручье. Конни поднялась наверх, стащила покрывало с кровати и спустила его в гостиную, налила себе еще бокал вина – больше, чем позволяла себе обычно. Свернувшись на небольшом диване и подоткнув под себя покрывало, она предалась воспоминаниям о Дженни и Элиасе, горюя по обоим так, как умела. Получалось не очень, но, по крайней мере, она впервые попыталась. Когда начало светать, она все еще сидела на диване, а бутылка вина опустела.