Немые голоса

Но, несмотря ни на что, Конни почувствовала благодарность за все это внимание. Боевой настрой улетучился. Ей казалось, что нет ничего приятнее, чем сидеть здесь, в этой белой, наполненной светом кухне, пить холодное белое вино, пока Вероника ищет для Элис старые игрушки: миниатюрные машинки, принадлежавшие когда-то не только ее сыну, но и его отцу, деревянный пазл и ведро пластиковых кирпичиков.

– Ваш муж все еще в отъезде по работе?

Обычный вопрос, но Вероника посмотрела на нее так, как будто искала в нем какой-то подтекст, выпад или сарказм. Видимо, ничего такого она все же не обнаружила, потому что ответила почти сразу:

– Да, на конференции в Роттердаме.

– А сын дома, на каникулах?

Конни подумала, что в беседах такого рода все же нет ничего сложного. Постепенно этот навык к ней возвращался.

Снова молчание, быстрый оценивающий взгляд. Ответа на этот раз не последовало, но Вероника задала свой вопрос:

– Вы знали, что Саймон, мой сын, встречается с дочерью Дженни Листер?

– Нет! – Конни не сразу сообразила, что к чему. На фото у Дженни на столе была маленькая рыжеволосая девочка, но теперь, конечно, она уже выросла, стала взрослой девушкой. – Для нее это, наверное, просто кошмар! Я никогда с ней не встречалась, но мне казалось, что они с Дженни очень близки.

Вероника потянулась, чтобы налить гостье еще вина.

– Полагаю, вы навещали Дженни. Вы же были почти соседи.

Конни заметила, что сама она почти не пьет.

– Нет! Я даже не знала, что она живет в деревне.

«Если я буду повторять это достаточно часто, тогда мне поверят?»

Казалось, Вероника ей поверила, потому что она вдруг как-то расслабилась, тонкий рот расплылся в широкой улыбке, словно красный полумесяц с заостренными кончиками.

– А, так значит, вы не были близкими подругами.

– Не думаю, что Дженни дружила с кем-либо с работы. Это был ее преднамеренный выбор – разделять дом и работу.

– Очень мудро. Мой муж тоже придерживается такого принципа. Я почти никого не знаю с его работы.

Голос Вероники звучал печально, и Конни подумала, как ей, вероятно, скучно и одиноко. Сын вырос и больше в ней не нуждался, мужа никогда не было дома. Неудивительно, что она постоянно светилась в комитете детского сада и в Женском институте. Как еще ей было почувствовать себя полезной? Конни почти пожалела ее, но вспомнила недоброжелательные взгляды матерей в группе, презрительные замечания. Так просто она это все не простит.

Вероника продолжала:

– Конечно, я устраиваю вечера для его клиентов, но это другое. Просто продолжение работы. Как будто он на один вечер переехал из офиса домой.

Наконец она налила себе полный бокал вина. Бледный луч света из сада падал на вино, подсвечивая его зеленым.

– Я не против. Мне нравится его поддерживать.

– Моя работа в последние пару лет преследовала меня и дома, довольно неприятным образом. – Конни оторвалась от бокала Вероники. Она решила, что не поддастся ей так легко. В конце концов, нельзя было оправдать несколько месяцев травли одним миролюбивым обедом. – Не могла успокоиться, и сбежать было некуда. Я надеялась, что, переехав сюда, смогу немного отдохнуть, но, конечно, этот скандал нашел меня и здесь. Люди, знавшие лишь часть этой истории, отнеслись ко мне очень зло.

– Люди были настроены категорично, – сказала Вероника. – Так всегда случается, когда страдает ребенок.

Ответ был быстрым и резким.

– Я совершила ошибку на работе. – Почему она захотела оправдаться? – Другие люди, которые зарабатывают намного больше денег, чем я когда-либо получала, тоже совершают ошибки в делах, но их фотографии не печатают во всех газетах.

– Но ведь погиб ребенок! – прокричала Вероника, и Конни почувствовала, что во всем этом было что-то личное. Вероника настраивала остальных против нее не просто из любви к сплетням и копанию в чужой жизни. Может, она потеряла ребенка? Может, был выкидыш или ребенок родился мертвым? Элис напугал шум, и она оторвалась от игры. Увидев, что они по-прежнему мирно сидят за столом, она продолжила играть.

– Да, – тихо ответила Конни. – Погиб ребенок. И я думаю об этом каждый день. Мне не нужно, чтобы вы мне об этом напоминали.

Какое-то время они сидели молча. Солнце выглянуло из-за облака и залило все светом, заблестело на влажной траве, и все краски показались очень яркими и нереальными. Вероника встала, открыла окно, и внезапный крик черного дрозда, раздавшийся на улице, прозвучал чуть ли не оглушающе.

– Я беспокоюсь из-за Саймона, – сказала она. – Не хочу, чтобы его все это затянуло. У него впереди академическая карьера. А он настаивает на том, чтобы остаться у Ханны в доме. Я приглашала ее сюда, но она говорит, что хочет чувствовать себя ближе к матери. Какое-то нездоровое отношение. Ее отец сказал, что ей лучше переехать к нему, но она не хочет.