Логика панацеи, указывающая на то, что она не просто инструментальность, а само ее основание (в конце концов, за каждым инструментом кроется небольшое решение – и в узусе, и в его изобретении), определяет, что это не столько то решение, которое подходит для всего, сколько то, которое только и следует принимать, не отступаясь от него ни при каких обстоятельствах. То есть это не универсальный ключ, который откроет любую дверь, а, скорее, единственный замок, который только и стоит открывать. Панацея – не то, что захватывает инструментальный контекст, удачно подстраиваясь под любую ситуацию, то есть не «универсальное средство» (деньги, отмычки, компьютеры и т. п.), а то, что пытается создать сингулярность, в которой сворачивается, истончаясь, весь этот контекст, становящийся ненужным. Хотя панацеи поддерживаются или выносятся на поверхность рынком, сами они симптоматичным образом образуют маргиналию рынка, регион подозрительных артефактов, место которым у барахольщика. С точки зрения рынка все они, конечно, – лишь незаконные претенденты на выход на рынок, поскольку часто они нарушают логику инвестиций, авторских прав и т. п. – в них буквально «нет ничего такого», что могло бы объяснять их успех или хотя бы их претензии. Неудавшиеся панацеи (а они по определению не удаются, точно так же, как вечные двигатели) влачат жалкое существование на задворках рынка, но иногда их выносит в мейнстрим, который они как раз стремятся остановить, запрудить поток, сосредоточив его на себе, чтобы на них можно было выбраться как на необитаемый остров, отделенный от всего инструментального контекста в качестве «машины времени», производящей одну-единственную операцию синтеза онтологического с онтическим, что позволяет дислоцировать точку аутентичного существования, отстраненную от «сползания» и «крена», в некотором предмете, на первый взгляд невзрачном. Экономически панацея обещает беспредельную «максимизацию», однако это не максимизация эффекта, распространяющегося по всему экономическому или инструментальному полю (хотя панацея может стать успешным товаром), а максимизация ее самой – аутомаксимизация, стягивающая все экономическое поле на некий навязчивый предмет, замыкающий все цели на себя в виде самовоспроизводящегося, а потому уже бесцельного решения (решение ради решения).