Ненадежный свидетель

– Я тебя найду. Вас обеих… Обещаю, – выдыхаю я, ставлю ребенка на землю. Девочка опускает глаза, на земле ее кукла с разбитой головой. Вот же напасть! Такие игрушки опасны для детей, о чем только родители думают! Ника поворачивает ладошки ко мне, показывая впившиеся осколки.

– Гензель и Гретель, няня читала нам эту сказку, – повторяет она. – Пряничный домик…

Картина растворяется, детская площадка, деревья, все исчезает. Я снова в этой чертовой палате. Сон, это был только сон, но я еще помню запах берез, капли дождя на лице и тепло маленькой ручки, доверчиво сжимающей мою ладонь.

– Пап, ты был в нашем парке, с березками? – спрашивает Люська. Поворачиваюсь к дочери: на меня не смотрит, черкает что-то на листке. Ей было так же страшно, как сейчас той девочке. И она так же ждала маму с папой. Надеялась, что я ее найду! Но я подвел… Не спас своего галчонка. Эмоции накрывают, без таблеток все ярче, та же боль, как пять лет назад. За эти годы я должен был бы смириться, пережить эту стадию. Больница изменила восприятие, притупила чувства. Здесь нет времени. Я похоронил дочь не 1806 дней назад, а вчера, и это разъедает изнутри, гложет, возвращая душащие воспоминания. Док предупреждал, что будет отходняк, красиво называя его «синдромом отмены».

– Ты тоже была там? В парке, когда тебя забрали, – осторожно спрашиваю я. Люся мотает головой, но говорить не хочет, закрылась, коленки под себя поджала. Что я за отец такой? Так ни разу и не узнал, что она чувствовала там, что пережила. Наверное, думал, что могу ранить, заставить вспомнить, но она и так все помнит. Отговорка. Я сам боялся услышать то, что происходило с моей девочкой, что с ней делали эти чудовища. – Галчонок… – Осознание накрывает. Три для без таблеток, и начинаю размышлять трезво. Люська мертва, я сам ее хоронил! Что, если то, что я вижу сейчас, и есть плод моего воображения. Если я действительно болен? Меня сняли с терапии, значит, продвижения в деле нет. Но если врачи правы, то своим бредом я только сильнее запутаю следствие. Отниму драгоценное время у пропавших девочек. Парадокс лечения… Пять лет ежедневной терапии я пытался убедить весь мир, что не псих, но стоило врачу снять меня с таблеток, и я сам уже не до конца уверен, что весь мой бред – не плод игры больного разума.

– Григорий Константинович, к вам следователь. – В палату зашел док, заинтересованно переключив взгляд на рисунок. – Художничаете?

– Нечем себя занять, – вру. Впрочем, в больнице это сложно назвать ложью, делать нечего. Но чтобы взрослый мужик детские картинки рисовал?! Идиотизм. Про дочку приходится помалкивать, не хватало еще, чтобы терапию вернули. Взгляд сам падает на картинку. Вот же черт немытый! Кукла, что у девочки была, в парке. Откуда Люське знать? Она не была в моем сне. Может быть, Павел Степанович и в этом прав, я сам художничаю, не осознавая своих действий. Второй раз за день усомнился, что дочка настоящая. Для нее это предательство. А для меня? Может, это путь к исцелению? – Док, я не могу… Я не уверен.

– Не уверены в чем? Не уверены в своих видениях, воспоминаниях? – интересуется врач. Киваю, но сказать нечего. Галчонок с обидой смотрит, губы надула, едва не плачет. А вот док заинтригован, явно не собирается пускать следователей, пока мы не поговорим. – Гриша, пропали две девочки, у них не так много времени. Если пустить полицию по ложному следу, их не успеют спасти. Вы понимаете это? Ваша дочь погибла, это трагедия, невосполнимая утрата, – продолжает давить он. – Это травма, вы видели ее убийц, чудовищ, сотворивших зверство. Но эти чудовища такие же, как мы с вами, из плоти и крови. Они люди. Мозг человека устроен так, что должен нас защищать, понимаете? Нейроны вычеркнули из памяти тех, кто сделал это, заменив на более подходящий образ киношных монстров. Григорий, за пять лет у нас с вами не было прогресса, но сейчас…

Дверь с шумом открывается, следователь прет, как танк, даже двое санитаров остановить не могут. Недовольный, злой, с моим врачом отношения у них не заладились, интересы разные, только ключевое звено, выходит, я. Следом проскальзывает брюнетка, и опять этот кулон попадается на глаза. Даже вырез на блузке внимание не привлекает, только кулон. Да что с ним не так? Почему он не выходит из мыслей?

– Если вы будете препятствовать следствию… – рычит мужчина. Следователь не робкого десятка, высокий, крепкий, на медведя походит. А док… Заяц! Хлипкий, сутулистый, с округлившимися глазами. Картинка из мультика, только название вспомнить не удается. Люська его любила. Там еще девочка есть, маленькая в платочке. Я действительно сумасшедший, раз сейчас думаю о таком.