Ненаместные

Данга не выдержал:

— Ну ма-а-ам! Сам разберусь.

— Дядь Кеех открыл ворота, — поспешил ему на выручку Герка, — пора.

— Не ворота, — Данга принял вид важный и назидательный, — а врата.

— Да какая разница!

Мама вздохнула и пошла к зияющим воротам… то есть, вратам. То есть, технически, вообще дверям.

И Герка с Дангой потянулись за ней.

Только их остановил отец.

— Давайте-ка сестер, — сказал он, — подождете тут. Амме, придержи двери.

Герка удивился: он кучу раз видел ритуал, и никто ему не запрещал. Что изменилось-то?

— Хонга, что не так? — голос у дядь Кееха тоже был удивленный, — Старшие смотреть не будут?

— Ни Данга, ни Герка, не подходят под определение родителей, жрецов или маленьких детей, за которыми некому присмотреть, дядь Кеех, — спокойно ответил отец, — поздновато им. Разве нет?

Дядь Кеех выглянул из-за порога: за ним виднелась бадья, от которой поднимался густой пар. Даже своим никуда не годным жабьим носом Герка мог учуять аромат бесчисленных трав — единственное, что ему нравилось в ритуале имянаречения.

Данга картинно зажал нос.

— Ты всегда был занудой, сынок, — улыбнулся дядь Кеех так, что его подбородки затряслись, будто он сдерживал смех, — всегда был. Точно не хотите, парни? Герка?

— Да уж откажемся, — с плохо скрываемой радостью брякнул Данга прежде, чем Герка успел что-либо ответить, — можно пока накромсать лаваша с кухни, дядь Кеех?

— Ладно, — торжественно кивнул тот, — но не увлекайтесь, а то аппетит перебьете, а у меня есть для вас угощение.

Мог бы и не говорить: после ритуала всегда следовало традиционное застолье. Видимо, только ради него родители братьев и взяли… ну и чтобы было кому девочек от машины донести.

Двери… Врата закрылись, и братья остались одни.

— А ты только на моем наречении был, да? — спросил Данга, — Чего такой удивленный?

— Вообще-то, я был на целой куче наречений. Впервые меня не пустили на ритуал, — пояснил Герка, — я ж даже помогал дядь Кееху пару раз, когда у Амме дела были.

— Да? Ну, папа и правда немножко зануда, — пожал плечами Данга, — пойдем. Нам хотя бы не придется все это время торчать на ногах.

— Свезло.

Когда они нашли лаваш и отломали себе по кусищу, Данга спросил:

— Слушай, а это… ну… после попрыгушек… все нормально было? В школе?

Герка только хмыкнул: с чего это брат вдруг обеспокоился?

Данга, не дождавшись ответа, продолжил:

— Ко мне подходила Мрыкла, — объяснил тот, — ну, знаешь, сестра Кима… Вся такая… — Он надул щеки и выдохнул, обрисовав в воздухе нечто гитарообразное, — пуфф! И спросила… Ну, кто Умарсу синяк поставил. Кто глава моей банды.

— А я тут причем? Твоих же рук дело, — нахмурился Герка.

Вообще-то он надеялся, что хотя бы этот вопрос давно закрыт.

— Помолчи, дай скажу. Я ей всю правду выложил, как на духу: Умарс Буура отметелил, так что теперь нет никакой банды. А она скушала это за милую душу…

— Повезло…

— Да нет же! Ей просто плевать было. И спросила… знаешь, невзначай, правдивы ли слухи… про вас с Лиль?

Герка подавился лавашом, но твердо просипел, едва откашлявшись:

— Нет.

И потянулся за соком. Такие новости просто необходимо было запить.

Где-то в глубине души он ждал этого, но при этом всячески избегал любой мысли об этом. Разобраться с тем, что Лиль отчебучила на попрыгушках… да он и сам виноват… нет, слишком сложно. Хорошо, что хотя бы Лиль вела себя в школе как обычно: игнорировала его в упор. Это очень упрощало ему жизнь.

— Вот и я так сказал. А она сказала «угу».

— Это… хорошо?..

— Это она не поверила, — Данга сочувственно поцокал языком, — ты безнадежен. Можешь присматривать себе парный гроб. Потому что вас там вместе с Лиль и прикопают.

— Поболтают и забудут.

— Как скажешь, — фыркнул Данга, — но я б на твоем месте перед смертью хоть оттянулся бы.

Герка не выдержал и отвесил брату больнючий подзатыльник.

Оставшееся время они просидели молча, обиженно жуя лаваш.

* * *

«Не знаю, замечал ли ты, но когда мы оказываемся рядом, на нас все смотрят», — аккуратно вывела Лиль и сунула карандаш в рот.

Она уже сгрызла и выплюнула ластик и теперь пробовала на вкус деревяшку.

«Я физически чувствую это давление. В третьем, кажется, классе, нам задавали читать сказку про принца и принцессу, которые должны были пожениться, чтобы спасти свои страны. И они поженились, и жили долго и счастливо, и их путь усыпали лепестки роз, и я чувствую себя принцессой и думаю — даже если она любила того принца больше жизни, как сильно ей натирала корона?»

Лиль перечитала. Вздохнула. И решительно взялась за остатки ластика. Бумага кое-где уже протерлась до дыр.

Отчистив следы душевных метаний, она написала посреди остатков листа, без колебаний продирая все новые и новые дыры: «Высокопарная чушь. Лиль — дура».

И это было самым искренним из всего, что она сегодня написала.

Она не знала почему, но после того, как она спасла Герку, ее так и тянуло сесть в уголочек и грустно вздыхать. В таком настроении было очень удобно жалеть себя, увлекательно вспоминать, какие у Герки сильные руки и занимать бесконечные часы ожидания непонятно чего уклонением от Мрыклиных вопросов. Но больше мозги ни на что не годились.