Ненастье

— Миша, Миша, скажи ему! — вдруг закричала одна из мамаш, указывая кому‑то во дворе на попятившийся фургон. — Он же нам берёзки задавит!..

Короб фургона и вправду угрожающе приблизился к тонким деревцам. Кто‑то из парней подскочил к машине и замолотил кулаком в дверь кабины.

Грузовики постепенно освобождали двор, исчезали груды мебели возле подъездов, прекращалась беготня с тюками, спокойнее гудели лифты. Солнце переместилось по небосводу, и половину двора укрыла вечерняя тень. Возле бетонного забора загорелись костры — там жгли брошенную упаковку, доски и картон. Парни, которые уже отработали, вылезали на козырьки подъездов и рассаживались передохнуть, покурить и выпить пива для разминки.

На газонах и тротуарах новосёлы оставили множество разных столов. Здесь были кухонные столы с ящиками, солидные письменные — с тумбами, широкие и полированные — для гостиных комнат, узкие складные «книжки» и вообще какие‑то колченогие уродцы. Так приказал Серёга. После большой общей работы надо устроить во дворе большое общее застолье. От каждой квартиры — по столу, если он есть. Девчонки приготовились к празднику и выходили из подъездов с кастрюлями и разной вместительной посудой.

Разномастные столы застелили клеёнками и газетами и выстроили в два ряда, к ним придвинули стулья или соорудили скамейки. А пировать было, в общем‑то, нечем: гречка, рис и рожки, картошка «в мундире», всё те же столовские котлеты «клятва Ахмад Шаха», колбаса, кетчуп, солёная селёдка, пирожки с ливером, рыбные консервы, ликёр «Амаретто» для женщин, много водки для мужчин, и на запивон — растворимые напитки «Юпи».

Лена Спасёнкина притащила огромную лохань с квашеной капустой.

— Угощать не стыдно и выбросить не жалко, — философски изрекла она.

Впрочем, радость заслуженного праздника заменяла угощенье.

— Сядем! — наконец скомандовал Серёга. — Бойцы, время приёма пищи!

Они долго, шумно и суетно разбирались по местам. Получилось человек пятьсот. Это без детишек, без мамаш, которые укладывали младенцев, без парней, которые сдуру уже надрались и рухнули. Два дома по одиннадцать этажей, шесть подъездов, почти четыреста квартир.

— Ну, с новосельем вас, бойцы! С новосельем, девчонки! — торжественно объявил Серёга, стоя со стаканом, и вдруг заорал: — Ура, блядь! Ура! Ура‑а!..

— Ура‑а! Ура‑а! — заорали все парни что было сил, и орали до хрипа, до вывиха челюсти, и девчонки засмеялись, а некоторые вдруг заплакали.

И потом началось застолье.

Ели, выпивали, произносили тосты, наливали друг другу, закусывали друг у друга из тарелок, смеялись даже не от шуток, а просто так, потому что хорошо, тихонько гладили чужих жён по задам, улыбались чужим мужьям, хвастались детьми, хвастались будущими заработками, уговаривались на рыбалку, делились рецептами, выбалтывали чужие тайны, жаловались друг на друга, знакомились, рассказывали анекдоты, просили прощения, учили жизни, врали для красного словца, обещали помочь, мирились, объясняли, как менять масло, как предохраняться, как развести пилу, как лечить зубную боль, как вычёсывать собаку, как выращивать рассаду и по какому телефону звонить, чтобы приехал мастер и починил холодильник.

— За ним как за каменной спиной! — говорила пьяненькая Оля Шахова.

— Смотри, салага, показываю, как пьют водку по‑македонски, с двух рук! — роняя стаканы на столе, размахивал длинными лапами Вован Расковалов.

— И он меня спрашивает, зацени: вы такая стройная, на диете сидите? Я, дура, говорю ему, не на диете, а на зарплате…

— Он мне предъявляет: сегодня — сорок, завтра — пятьдесят, послезавтра — шестьдесят. Я ему говорю — ты, сука, чего десятками‑то считаешь? Яйцами на рынке, что ли, торгуешь?

— На нём ваще лица нет, расстроился, а я его утешаю в том смысле, что чего ты, это неважно, лучше сорок раз по разу, чем за раз все сорок раз.

— Сколько можно базарить‑то как дети? Туда‑сюда, природа, я же не мальчик. Мы типа как ищем точки соприкосновения, дак два месяца уже ищем! Нашли уже, поди, я думаю! Пора этими точками соприкасаться!

Стемнело, но никто не расходился. Под бетонным забором догорали костры, и мягкая июньская темнота пахла дымом. На столах блестели стеклянные банки со свечами, и над ними порхали мотыльки. По кронам берёзок сверху вниз пробегал трепет, словно берёзки робко раздевались, как женщины. Луна ярко освещала гладкую белую стену высотки с одинаково‑абстрактными чёрными окнами. Над крышами домов в сложных разворотах зависли созвездия, будто какие‑то огромные летающие сооружения.

По ходу празднества Германа оттеснили от Серёги. Серёга пил мало, но чокался много, к нему то и дело подходили или подсаживались, товарищески стукали стаканом в стакан, обнимали за плечи. Парням хотелось с ним как‑то завязаться, обозначить отношения или напомнить о знакомстве.