Ненастье

– Наш кач, – пояснил Серёга. – Парни тягают железо, набивают банки. В «Коминтерне» есть боевое крыло. Без бойцов сейчас никуда. В городе самая борзая группировка – у Бобона, такой типа блатарь. За вокзалом поднимается группировка спортсменов. Есть черножопые, есть залётные, есть отморозки.

– У вас в Батуеве – как у нас в Тольятти на автозаводе. Это плохо.

– Не бзди. Мой «Коминтерн» всех круче, у меня армия. Бойцов спецом на убой кормим, а остальные всегда готовы к мобилизации. Все разделены на боёвки, если тревога – каждый знает своё место и своего командира.

– То-то у тебя весь «Юбиль» бухает, – поддел Герман.

– И что? – усмехнулся Серёга. – Забыл, как мы сами родину защищали?

Да, там, под Гиндукушем, они с Серёгой пили как про́клятые…

Возле пустого тренажёра, подкручивая специальным ключом какую-то блестящую гайку, стоял тренер – седеющий, благородно-красивый мужик в костюме «Адидас». Он был высокий и стройный, словно стрелок из лука.

– Ярослав Саныч Куделин, – не пожимая тренеру руки, сухо и даже слегка насмешливо представил Серёга. – Верховный начальник этого зала.

– Какой я начальник, если мне никто не подчиняется? – надтреснутым и громким голосом раздражённо ответил тренер. – Лодягин так и не пришёл противовес перетянуть! Пружину рвать он может, а ремонтирует пусть дядя?

– Саныч, я ведь уже объяснял тебе, – сдерживаясь, сказал Серёга. – Гоша Лодягин – из Штаба, он не будет в зале вверх воронкой стоять. Нехер тебе с ним меряться, кто из вас важнее. Возьми с него бабки и вызови мастера.

– Вообще нельзя так к инвентарю относиться!

– Нельзя, кто спорит? Но мозги Лодягину чинить буду я, а не ты, а ты почини тренажёр. Устроил тут кусалово из-за какой-то херни.

– Инвентарь не херня! – со скандальным раскатом заявил Куделин.

– Всё, залепили контрабасы, – отрезал Серёга. – Где Татьяна?

Тренер как-то сник, отвернулся и забрякал ключом по блестящей гайке.

– У меня в тренерской, – глухо ответил он.

Серёга прошёл в комнату тренеров, а Герман по инерции – за ним. Здесь стояли стеллажи с какими-то спортивными снарядами, шкафы с наградными кубками, стол. Девочка лет пятнадцати мыла в умывальнике стаканы. Узкие плечики, тонкая русая косичка, неяркое и нежное лицо, бледные губы.

– Здорово, Татьяна, – Серёга приобнял девчонку за талию, поцеловал в скулу и оглянулся на Германа. – Это, Немец, её батя был. Говнистый мужик – ты не обижайся, Тань, правду говорю. Разбодался с Гошей из-за тренажёра. Оба бараны, блин. Один орёт: «Зал закрою!», другой орёт: «Уволю!»

Серёга привычно потискал девочке зад. Таня словно ничего не заметила; она смотрела в раковину умывальника и вертела гранёный стакан под струёй воды. Герману эта девочка показалась холодной, надменной и равнодушной. В её недозрелости чудилась жёсткость почти несъедобного раннего яблока.

– Когда мне булки отрастишь нормальные, а, Татьяна? – ласково и по-хозяйски спросил Серёга. – Как домоешь, сходи в «Баграм», там нам чё-то испекли на вечер – возьми и принеси на «мостик». Пошли дальше, Немец.

Герман поскорее вышел из тренерской. Ему неловко было смотреть, как наглый Серёга бесстыже лапает Таню Куделину. Неужто Лихолетов имеет какие-то отношения с малолеткой? Хотя Серёге закон не писан, а малолетка, похоже, в жизни бестрепетно перешагивает через ступеньку.

Серёга и Немец пересекли спортзал, направляясь к выходу. Саныч что-то объяснял потному парню, зажатому в пыточных объятьях тренажёра, и сделал вид, что не заметил Лихолетова. Серёга понимающе усмехнулся.

– Ну, блин, скотобойня! – изумился он, когда оказался в фойе, где среди коробок отсыпались упившиеся «коминтерновцы».

Серёга бесцеремонно распихивал коробки и раскладушки, прокладывая путь от дверей спортзала к лестнице на второй этаж, и ворчал:

– Напрасно мы со Штабом созвали эту популяцию… Всё из-за путча…

– А что у тебя за Штаб?

– Я же не один руковожу. В одиночку напряг. У «Коминтерна» – Штаб. Кто за бизнес отвечает, кто за социалку, кто за финансы. Саня Завражный по властям ходит. Егор Быченко командует бойцами. Игорь Лодягин, который тренажёр сломал, – секретарь. Всех выбирают на три года. И меня тоже.

Герман не ожидал, что у Серёги так по-настоящему. Сам-то он не сумел организовать себе место под солнцем, а вот Серёга – сумел. И себе, и другим.

– Что ещё у меня? – продолжал Серёга, поднимаясь по лестнице. – Там – кафе. Было «Топаз», стало «Баграм». Типа аэродром, где все приземляются. Там – кинозал. Городские в «Юбиль» не ходят, мы сами себе кино крутим. В «Юбиле» не только работа и кач, но вообще место сбора. Парни просто так околачиваются, если делать нечего. Видак посмотреть, побазарить, бухнуть.

Серёга вывел Германа на балкон второго этажа. Здесь все компании уже слились в одну, и в толпе, кивая кудлатой головой, бил по струнам и рыдал гитарист, а ему подпевали грубые, хмельные, неумелые голоса:

– Помни, товарищ, ты Афганистан! Зарево пожарищ! Крики мусульман! Грохот автомата! Взрывы за рекой! И того солдата, что хотел домой!