Ненастье

Вдалеке из кабинета в кабинет деловито прошёл человек в костюме и в очках — и вдруг вернулся в коридор и заинтересованно направился к Танюше. Это был майор Щебетовский. Танюша помнила его по штурму «Юбиля».

— Татьяна Ку… Кулагина? Нет, ошибаюсь, Куделина, — склонив голову набок, уточнил майор. — Какая неожиданная и познавательная встреча!

— Здравствуйте, — пролепетала Танюша, не зная, что сказать.

Щебетовский внимательно рассмотрел Таню, заметил свёрток с бельём.

— Ладно, не буду мешать вашим, э… чувствам, — понимающе усмехнулся он. — Передавайте мой привет Сергею Васильевичу.

В узкой каморке, раздеваясь, Таня сказала Серёге:

— Сейчас меня видел тот военный, который тогда, давно, нас с Германом арестовал и отпустил, когда Дворец громили. Передал тебе привет.

Серёга замер, сидя на скамейке в расстёгнутых штанах.

Серёга знал, что Щебетовский у всех «афганцев» спрашивал про папку‑скоросшиватель с документами «Коминтерна», но пока ещё не догадался спросить у Тани. Что ж, теперь, увидев Танюшу, догадается. А Танюша малахольная, она не выдержит давления опытного дознавателя и сознается.

— Повернись и нагнись, — глухо и злобно сказал Тане Серёга.

В эту встречу он был особенно напорист: ворочал Танюшу на скамейке, будто солдат, который, наедаясь перед сражением, вертит свой котелок так и сяк и скребёт ложкой по донышку. А Танюша незаметно для себя уже научилась понимать жизнь без объяснений, как слепой видит мир ладонями и пальцами. Она догадалась, что Серёга решил сделать эту встречу последней.

Он сел на скамейке, боком к лежащей Тане, и ровным голосом сказал:

— Больше не приходи ко мне, Татьяна. Меня скоро выпустят.

Таня смотрела на его голое плечо с татуировкой — факел и буквы ДРА.

— Найди Немца и передай ему ту папку, которую я тебе дал сохранить. Обязательно это сделай. И поскорей. Это очень важно для меня.

Немцу Серёга полностью доверял. Возможно, сейчас — единственному из всех в Батуеве. Немца Серёга знал по Афгану, а в Афгане не обмануть.

— Конечно, — сказала Таня. — Это вообще наша последняя встреча, да?

Серёга боялся, что Таня обидится на него после разрыва отношений, не станет защищать его, отдаст папку Щебетовскому. Но соврать, что на воле у него с Таней всё продолжится, как прежде, Серёга не мог. Ему было тягостно собственное малодушие, порождённое тюрьмой и бессилием узника.

— Там видно будет, — глухо сказал Серёга, встал и начал одеваться.

Танюша смотрела: он был мускулистый и белотелый — натренировался в тюрьме, но, конечно, не загорел. Серёга оглянулся. Таня лежала на скамейке, застеленной простынкой, голая, будто для операции или для казни.

— Да, это последняя наша встреча, Татьяна, — твёрдо сказал Серёга.

Танюша не заплакала. Серёга даже удивился — почему? Он просто забыл, что Танюша, пока он сидел в тюрьме, уже обрела опыт потерь.

* * *

Через несколько дней Таня отыскала Немца. Он по‑прежнему работал водителем при «Юбиле» на той же старой «барбухайке». Таня притулилась на бетонном блоке во дворе Дворца культуры, ожидая возвращения Немца из рейса, смотрела на окна Дворца и как‑то не могла поверить в своё прошлое.

Она сказала Герману, что ему надо забрать папку с документами Серёги. Папку Танюша спрятала на даче. В субботу Герман и Таня на «барбухайке» поехали в Ненастье. Герман крутил широкий руль, размышлял о судьбе, которая то и дело заносит его в эту деревню, и в зеркало заднего вида незаметно поглядывал на Таню. Она сидела отстранённая, покачивалась при толчках автобуса, и по лицу её, по плечам, по коленям бежали жёлто‑зелёные летние тени. Танюша выглядела как‑то по‑новому, словно стала ничья.

Участок у Куделиных был ухоженный; небольшой домик на два этажа — чистый, хоть и облупленный. В тот приезд Герман и не подозревал, какую огромную роль в его жизни ещё сыграет эта дача. Яр‑Саныч, конечно, был здесь, возился в густой зелени на грядке, но даже не подошёл к гостям. Герман издалека увидел, что Яр‑Саныч загорелый, поджарый и крепкий.

— Не обращай внимания, он ни с кем не здоровается, — сказала Таня. — После аварии он вообще как отгородился от всех, даже от меня. Хочешь чаю?

— Лучше к делу, — ответил Герман.

Таня подвела его к низенькой двускатной будке погреба на углу участка в зарослях малины, дала фонарик и отомкнула висячий замок на дверке.

— Там внизу на полке стоит, — сказала она. — Лезь ты, хорошо?

Герман осторожно спустился по отвесной лесенке в чёрную холодную яму погреба — словно в прорубь. Глубиной погреб был метра три. Со всех сторон Германа охватила липкая земляная стынь. Герман посветил фонарём. Камера чуть больше кабины лифта. Дощатые стены, глиняный пол. Пустые сусеки под картошку. Полки с банками варений и солений — все банки в пыли и паутине. На одной из полок блестел замком ученический портфель.