Ненасытность

В этот миг Марит из Свельтена ощущала полную покорность судьбе. И благодарность! Она была так благодарна судьбе, что расплакалась бы, если бы у нее были на это силы.

— Попытаемся уложить ее в повозку, — сказал ее доктор. — Но очень осторожно! Малейшее движение причиняет ей невыносимую боль.

Как много ему было известно! Откуда он мог знать о ее боли?

Но когда они начали поднимать ее, у нее потемнело в глазах от боли. Это заняло много времени, но в конце концов ее положили на телегу, и доктор вместе с другим мужчиной сели рядом, чтобы поддерживать ее и смягчать толчки на неровной дороге.

Марит мало что запомнила об этой поездке, лишь какие-то обрывки.

Слабость. Страшные боли. Приятные капли молока на языке. Приветливый, сочувствующий взгляд доктоpa. Рука, за которую можно было ухватиться, когда было особенно плохо.

Она слышала разговор двух мужчин.

— Она по-прежнему красива, бедняга!

— Сколько ей может быть лет?

— Марит из Свельтена? Сейчас подумаю… Около тридцати. Да, думаю, ей теперь тридцать.

«Мне еще не исполнилось тридцать…» — хотела сказать она, но не смогла.

Мужчина продолжал:

— Видите ли, доктор, с ней невозможно общаться. Говорят, она малость не в своем уме. Боится разговаривать с людьми. Говорят, это папаша свел ее с ума. Это был настоящий мерзавец. Он набросился на одного парня, который хотел познакомиться с девушкой. Но все это было так давно…

Снова капли молока на языке. Теперь в желудке уже не было спазмов.

Неясные очертания деревни. Значит, они наконец-то спустились вниз. Она слышала разговоры о поездке, предстоящей на следующий день…

«Поездка в карете займет слишком много времени, — сказал доктор. — Нужно спешить!»

Она услышала слово «дрезина», не понимая, что оно означает.

Ее осторожно перенесли в другую повозку. Рядом с ней сел человек в униформе.

Все, в том числе и дети, пожелали ей счастливого пути. Марит через силу улыбнулась им и еле слышно поблагодарила.

Доктор что-то дал детям. Каждому — значительную сумму денег! Должно быть, он богат!

Так оно и было. Кристоффер Вольден был очень состоятельным человеком. И этот факт Лиза-Мерета не упускала из внимания.

Доктор тоже должен был ехать в этой странной повозке. Как чудесно! Теперь Марит была в безопасности. Ее корзинку и его багаж тоже погрузили, и он сказал, что уезжает из деревни.

Когда дрезина тронулась, Марит страшно перепугалась. Как быстро она неслась! И какой ровной была дорога! Впрочем, через равные промежутки времени она слегка сотрясалась — щелк, щелк! — и каждый такой щелчок болью отдавался в ее теле. Человек в униформе двигал рычаг — туда и обратно.

Значит, это и есть поезд? Нет, она однажды издалека видела поезд. Эта повозка была намного меньше и совершенно открыта.

Было уже совсем темно, но впереди повозки висел фонарь.

Она замерзла от такой быстрой езды. Доктор снял с себя куртку и укрыл ею жалкое, истощенное тело женщины. Край куртки надавил на правый бок, она вскрикнула.

— Больше всего болит справа, не так ли? — спросил доктор.

— Да, — прошептала она.

— Это хорошо.

Несмотря на то, что отец запрещал ей задавать какие-либо вопросы, она не удержалась и через силу произнесла:

— Что же в этом хорошего?

— Если бы ты чувствовала одинаковую боль по всему животу, это означало бы, что слепая кишка лопнула.

Она задумалась над его словами. Стала припоминать, не болел ли у нее весь живот. Нет, этого не было.

Казалось, к ней стали возвращаться силы, молоко пошло на пользу.

— Это наказание Господнее, — внезапно произнесла она.

Кристоффер вздрогнул от ее неожиданных слов.

— Чепуха, — сказал он. — За что ты должна была быть наказана?

— Я не любила отца. Лучше уж мне сейчас облегчить свою совесть, раз уж мне предстоит оказаться лицом к лицу со Всевышним.

— Если бы ты знала, сколько людей терпеть не могут кого-то из своих родителей, а то и обоих сразу, или не могут прийти с ними к общему согласию, ты бы так не говорила. Наверняка у тебя были причины относиться так к нему.

Она ощутила новый приступ боли. Она ощупью нашла его руку, как делала это уже много раз во время спуска с холма. Рука была всегда рядом.

На этот раз тоже. Это дало ей новые силы.

— Он не был добр к тебе? — спросил доктор.

— Я была не такой усердной, поэтому он иногда сердился на меня, — как бы извиняясь, ответила она.

— Могу себе представить… Значит, он не был добр к тебе.

— Не был… — с глубоким вздохом произнесла Марит. — Он… он любил мучить меня. Он делал все то, что мне не нравилось. Бил собаку. Запирал меня в доме. Дразнил меня уродиной. Говорил, что я дура.

Эта неожиданная тирада отняла у нее все силы. Закрыв глаза, она тяжело вздохнула.

— Простите… — с мольбой произнесла она.

— Ты не должна просить прощения за прегрешения других людей. Ты не уродина и не дура. И тебе не следует обременять свою совесть сознанием того, что ты не любила его. Ты делала для него все, что могла. Что он сделал для тебя?

Немного подумав, она ответила:

— Ничего.

Ах, как чудесно было рассказать кому-то обо всем!