Ненависть

Но у нотнаго магазина Юргенсона Женя замедлила шаги, а потомъ и вовсе остановилась. Ни интереснаго, ни красиваго тамъ ничего не было. Разложены были нотныя тетради съ крупными заголовками, но за стеклянными дверями блѣдно-голубыя, розовыя и бѣлыя афиши висѣли. Онѣ-то и привлекли вниманіе Жени.

«Концертъ солистки Императорскихъ театровъ Mарiи Ивановны Долиной»… «Концертъ народной пѣсни Надежды Васильевны Плевицкой»… «Концерть Анастасіи Димитріевны Вяльцевой»… Вечеръ романса… Концертѣ… концертѣ… концертѣ…

Эти афиши точно заколдовали Женю. Она и холодъ позабыла. Маленькія ножки въ старенькихъ ботинкахъ стыли на снѣгу. Женя толталась на мѣстѣ и все не могла отойти отъ этихъ заманчивыхъ афишъ. Открывалась дверь магазина. Душистымъ тепломъ тянуло оттуда. Видны были пустые прилавки и скучные шкапы съ картонками. Женѣ казалось, что несло изъ магазина запахомъ сцены и эстрады, ароматомъ артистической славы. Сюда за нотами ходили артистки.

Артистки!!.

Гурочка равнодушно просматривалъ афиши.

— Вотъ и тебя, Женечка, когда нибудь такъ аршинными этакими буквищами про-пе-чатаютъ: — «концертъ пѣвицы Евгеніи Матвѣевны Жильцовой»… Да, нѣть!.. Ты будешь въ оперѣ… И я, гимназистъ седьмого класса, изъ райка буду неистово орать: — «браво Жильцова!.. Жильцова бисъ!»…

— Тише ты!.. Съ ума спятилъ!.. На насъ оборачиваются… Смотрятъ на насъ.

— Привыкай сестра… Артистка!.. Талантище!..

— Идемъ домой… Поди, тоже замерзъ, какъ и я…

III

Артистка!..

И точно Женя мечтала стать артисткой. Все это такъ неожиданно, чисто случайно вышло нынѣшнимъ лѣтомъ.

Женя гостила у тети Маши на дачѣ въ Гатчинѣ. На стеклянномъ балконѣ въ одномъ углу горничная на гладильной доскѣ горячимъ утюгомъ гладила бѣлье трехъ барышень, двоюродныхъ сестеръ Жени — Шуры, Муры и Нины, въ другомъ Женя разсыпчатое тѣсто для печенья готовила. Съ пальцами, перепачканными масломъ и мукою Женя во все горло пѣла по памяти, слышанный ею отъ матери старинный романсъ.

— «Не искушай меня безъ нужды
Возвратомѣ нѣжности твоей
Раз-очарованному чужды
Все обольщенья прежнихъ дней»…

— Вотъ хорошо то, барышня, чистый соловей, — похваливала горничная, нажимая утюгомъ на плойку.

Воробьи за раскрытыми окнами трещали. Въ зелени яркихъ турецкихъ бобовъ съ коралловыми кисточками цвѣтовъ рѣяли бабочки. Голубое небо висѣло надъ садами. Томительно прекрасна была тишина жаркаго полудня.

— «Нѣмой тоски моей не множь,
Не заводи о прежнемъ слова,
Такъ другъ заботливый больного
Его дремоты не тревожь»…

Внезапно дверь отворилась и прямо на балконѣ появился человѣкъ въ соломенной панамѣ, въ свѣтломъ летнемъ костюме и съ тростью въ рукѣ.

Женя, какъ испуганная птичка, вспорхнула и умчалась, оставивъ доску, стеклянную рюмку и рядъ желтоватыхъ кружковъ на желѣзномъ листѣ. Горничная вопросительно смотрѣла на вошедшаго.

— Скажите, милая, кто это у васъ тутъ пѣлъ?..

— А пѣлъ-то кто?.. А барышня наша, Евгенія Матвѣевна.

— Могу я видѣть ея мамашу?

— Маменька ихъ здѣcь, тоже въ гостяхъ… Если чего надо, скажите, я пойду доложу. Какъ сказать-то о васъ прикажете?

— Скажите, господинъ Михайловъ изъ Русской оперы.

Женина мать, Ольга Петровна, получивъ докладъ, вышла на балконъ. Она была смущена. На ея свѣжихъ щекахъ проступили красныя пятна. За дверью невидимыя и неслышныя стали Женя и ея двоюродная сестра Шура.

— Простите меня, сударыня, — сказалъ господинъ Михайловъ. У него были мягкія манеры и вкрадчивый пріятный голосъ. — Можеть быть, мое вторженіе покажется вамъ неделикатнымъ и совершенно напраснымъ для васъ безпокойствомъ. Но, какъ артистъ, я не могъ… Я проходилъ мимо вашей дачи, когда услышалъ пѣніе… Божественный, несравненный романсъ Глинки. Я просто таки не могъ не зайти и не поинтересоваться, кто же это такъ очаровательно поетъ? Сказали — ваша дочь… Простите, ваша дочь училась?.. учится?.. готовится куда нибудь?..

— Нѣтъ. Она сейчасъ въ гимназіи… Она только въ церковномъ хорѣ поетъ. Вотъ и все.

— Но вѣдь это несомнѣнный талантъ!.. Голосъ!.. Ей необходимо учиться… Такая рѣдкая чистота, такой тембръ… Фразировка… Можно думать, что ей кто нибудь уже поставилъ голосъ. А вы говорите, что это безъ работы, безъ тренировки… Это-же феноменально…

Ольгѣ Петровнѣ ничего не оставалось, какъ пригласить господина Михайлова въ гостиную. Неудобно казалось оставить его передъ пахнущими ванилью кружками изъ теста и простенькими панталончиками въ плойкахъ Шуры, Муры и Нины.

Господинъ Михайловъ сѣлъ подъ высокими фикусомъ, въ кресло, поставилъ между ногъ палку съ золотымъ набалдашникомъ, повѣсилъ на нее свѣтло-желтую панаму и съ тѣми актерскими, плѣнительными ужимками, которыя невольно покоряли смущенную Ольгу Петровну, сладкимъ ворковалъ баритономъ:

— Я могу устроить вашей дочери пробу у Феліи Литвинъ.

— Я не знаю право… Моя дочь раньше должна окончить гимназiю.