Ненависть

Диз не взглянула на него, зная, что не сможет разглядеть во тьме его лица. А, впрочем, если бы и могла, все равно бы не обернулась.

— Я же сказала. К Серому Оракулу.

— Я имею в виду, куда ты едешь. Всё это время. Ты была с нами шесть месяцев, но, думаю, в пути ты гораздо дольше. Может быть, годы. Ты всегда смотришь вперед, только вперед, словно боишься упустить из виду цель. И ты думаешь о ней. Постоянно. Во время боя. И в постели тоже. Вот я и спрашиваю: куда ты едешь, Диз?

Она слабо улыбнулась, язвительно спросила:

— Что ты делаешь в армии, Глодер?

— А ты? — парировал тот.

— Тебе здесь не место. Ты слишком умен.

— Я просто наблюдателен. Тоже полезное качество.

— Может быть. Для наемного убийцы. Но не для сержанта личной армии мелкого дворянчика, развлекающегося междоусобицами.

Теперь уже Глодер улыбнулся, и Диз это заметила. А значит, и он не мог не заметить ее улыбки.

— Я понимаю, на что ты намекаешь. Но то же самое могу сказать о тебе.

— Как ты попал в эту армию?

— Ответь на мой вопрос, и я отвечу на твой.

Ей не хотелось отвечать. Не хотелось говорить об этом. Она вообще редко упоминала о своей цели — цели, которую преследовала уже одиннадцать лет. Предпочитала думать. У нее было много времени для размышлений. И ей нравилось отвечать на такие вопросы мысленно. А когда некому было спросить, появлялась та девочка. Маленькая девочка в синей, слишком большой для нее тунике, с белым покрывалом на голове. Девочка, которая редко, но очень красиво улыбалась.

— Куда ты едешь, Диз? — спрашивала она, и Диз менялась. Она не знала об этом, но она менялась. Чувства и эмоции, вернее, чувство и эмоция, наполнявшие каждую минуту ее существования, жившие в ее мыслях, когда она бодрствовала, и в снах, когда она спала, напряженно застыли там, внутри — в самой глубине. Но когда она задавалась прямым, а оттого сладостным вопросом, они вырывались наружу, сужали ее и без того узкие глаза, обостряли черты, сжимали губы, зажигали в зрачках холодное пламя. Куда ты идешь, Диз? Куда ты идешь?

— Есть один человек, — тихо проговорила она, глядя в густую темноту — и, как всегда, прямо перед собой. — Он должен умереть.

* * *

Дэмьен опустил занесенные над головой руки, лезвие топора вонзилось в чурбан. Дерево треснуло, раскололось до половины, во все стороны брызнули щепки. Дэмьен взглянул на застрявшее в чурбане лезвие, рывком высвободил топор и рубанул снова. На сей раз чурбан разлетелся двумя неровными обломками. Черт, он теряет сноровку. Похоже, пора отдохнуть. А может быть, он отдыхает слишком долго. В былые времена ему не требовалось двух попыток, чтобы разрубить голову врага.

Дэмьен выпрямился, поставил топор на землю, прислонив его рукояткой к пню, подобрал обрубки, аккуратно сложил в высокую поленницу у стены избы. Дров уже набралось более чем достаточно, хватит всему поселку на две зимы, но он никак не мог остановиться. Утром рубил лес, днем колол дрова, вечером складывал и перекладывал поленницу, стараясь обезопасить ее от обвала. Он просто помешался на этих дровах. Если бы сейчас стояла весна или начало лета, он бы с ума сошел. Но, к счастью, для заготовки дров был самый сезон, а так уж сложилось, что эта заготовка была единственным, что позволяло ему хоть недолго не думать.

Он окинул усталым взглядом двор, проверяя, всё ли в порядке. Пот градом катил по лицу, и Дэмьен утер его ладонью. От соли давно зарубцевавшийся шрам снова начинало щипать, словно на его месте все еще была открытая рана, а он избегал этого ощущения. Не потому, что оно причиняло боль, а потому, что вызывало воспоминания, к которым он предпочитал не возвращаться… лишний раз.

Дэмьен вошел в дом. Клирис накрывала на стол. Там уже стоял широкий глиняный горшок, над которым клубился густой, ароматный пар. Клирис подняла голову и улыбнулась.

— А я уже думала тебя звать, — сказала она.

Дэмьен совершенно не был голоден, но не хотел ее расстраивать. Он сел, дождался, пока она поставит перед ним тарелку и ложку, вяло поел. Ее внимание раздражало, но он понимал, что терпимость и согласие принимать заботу — это то немногое, что он может дать ей в ответ на любовь.

Клирис поставила перед ним кувшин с водой, и он с благодарностью попил. Ему хотелось водки или хотя бы вина, но он знал, что никакой пользы выпивка ему не принесет. Она это тоже знала. И не хотела, чтобы он спивался, — впрочем, обычное желание для жены (хоть они и не были женаты), однако Дэмьен был признателен ей за то, что она, пусть и из эгоистичных соображений, удерживает его от опрометчивых поступков.

Да, благодарность — это всё, что он мог ей дать. Она ценила это, но не скрывала горечи, если они говорили о том, чего между ними никогда не было.

— Спасибо, — отрешенно проговорил он. Клирис забрала кувшин и тарелку.

— Вымыться не хочешь? — Дэмьен подумал, потом кивнул.

— Я приготовила тебе бадью на заднем дворе, — тут же сказала она. Милая Клирис. Такая предусмотрительная, такая заботливая. Как жаль, что все ее усилия пропадают даром.

«Ну почему же даром? — подумал Дэмьен. — Ведь я благодарен ей».