Стоит мне оказаться за дверью, остаться без свидетелей моей истерики, как я начинаю приходить в себя: снова чувствую биение сердца, которое казалось замерло на несколько минут, слышу шум крови в ушах, у меня покалывают кончики пальцев и кажется, что волосы на макушке шевелятся. Ирка доводит меня до туалета, и я беру себя в руки: умываюсь, стирая любое упоминание о непрошенных слезах, мою руки, намыливая их по локти, лишь бы уничтожить невидимый след насекомого, который я чувствую кожей, и только после этого забираю из рук подруги сумку.
— Ты как? — опасливо спрашивает Ира, наблюдая за моими рваными действиями.
— Теперь нужно всю сумку вывернуть наизнанку, — говорю я вместо ответа.
Подойдя к подоконнику вытряхиваю все содержимое. На пол скатываются ручки, карандаш и блеск для губ, остальные вещи разлетаются по деревянной поверхности. Я даже сумку выворачиваю наизнанку и хорошенько трясу, убеждаясь, что никаких насекомых в ней больше нет, а затем, хоть это и выглядит бессмысленно и глупо, проверяю каждую вещицу прежде чем вернуть ее внутрь.
— Какой же он придурок! — говорю запальчиво.
— Кто? — я подпрыгиваю, когда слышу Ирку, про которую успела забыть.
— Радецкий, конечно! — раздраженно фыркаю на Ирку, которая не понимает очевидных вещей.
— Марк? Да брось, ты сумку вечно на пол бросаешь, а в столовой еще и не такое ползает — вот и заполз туда таракан.
— Говорю тебе: это он! — упрямо повторяю я, а в памяти всплывают старательно задвинутое в самый дальний угол, воспоминание:
— Ворона, лови жука! — кричит мне Радецкий, когда мы с другими девчонками передыхаем на газоне после спортивных упражнений. Жутких размеров хлебник противно жужжа приземляется мне на белую футболку.
Я неосознанно начинаю дико истерично визжать, махать руками и стряхивать с себя несчастное насекомое, так же, как и я пострадавшее от рук неугомонного пятнадцатилетнего мальчишки. Девчонки в один миг разбежались от меня в стороны, а мальчишки окружили и что есть сил гоготали над моей истерикой. Тогда я совершенно не контролировала себя, и, хотя сразу же стряхнула черного жука, еще долго терла пыльными ладонями белоснежную футболку, стряхивая несуществующие угрозы моему психологическому здоровью. На мой визг прибежал перепуганный учитель и только благодаря ему я смогла успокоиться.
Одноклассники еще долго подшучивали надо мной, тыкали пальцем куда-нибудь наугад и кричали, что ползет жук, а я каждый раз, как идиотка, велась на это. Даже тогда, когда уже понимала, что врут, что жестоко шутят, все равно неосознанно подрывалась с места и судорожно выискивала глазами несуществующее насекомое, ужасно забавляя своим поведением одноклассников.
Но окончательно меня добил случай, когда Радецкий подложил мне на парту самодельный конвертик, который я по глупости вскрыла. Стоит ли говорить, что внутри лежало два ужасно страшных дохлых таракана? А что этот его поступок довел меня до очередной истерики, после которой классная руководительница, ставшая свидетелем моего состояния, отвела меня в медпункт, а там уже заботливые медсестры позвонили родителям и настоятельно рекомендовали показать меня психологу?
И после этого я должна поверить, что сегодняшнее происшествие случайность?
— Вер, ну хватит, нет там больше никого, — Ирка дергает меня за руку, пытаясь остановить дикие попытки проверить каждую страницу в тетради.
— Ира, я в порядке. Иди на пару, я скоро подойду.
Ирка сомневается, но все же уходит, беря с меня обещание, что я вернусь через десять минут. Я расправляюсь с сумкой, застегиваю молнию до самой последней стежки, но прежде чем вернуться снова подхожу к раковине. Прохладная вода приятно охлаждает разгоряченное лицо — щеки так и пылают, поэтому я умываюсь снова и снова.
Дверь открывается и подняв голову в зеркальном отражении я вижу того, кого видеть не должна.
— Это женский туалет, — констатирую я, глядя в глаза Радецкого через зеркало, при этом оставляю ладони под проточной водой.
— Слушай, я знаю, что ты обо мне думаешь…
— Да неужто? — я будто бы ждала этих слов, потому что меня прорывает, — например, что ты самовлюбленный зазнавшийся царек, который творит все, что изобретет его больное воображение ввиду вседозволенности и безнаказанности? — выдаю я, оборачиваясь и от души встряхиваю мокрыми ладонями, осознанно обдавая мелкими брызгами этого кретина, при этом забываю, что лицо тоже мокрое и уж совсем не забочусь о том, как выгляжу с, наверняка напрочь стертым макияжем.
— Что-то типа того, — чуть подумав, отвечает он, — но я помню твою фобию к этим усатым тварям еще со школы…
— Вот именно! — рычу я, тыча пальцем в его рожу, — тебя не подводит память, меня, к счастью, тоже, поэтому я помню прошедшую неделю и все наши стычки. А сегодня по невероятной случайности в моей сумке оказывается таракан. Марк, я умею складывать два плюс два!
Ох как хочется его ударить, врезать прямо по слащавой физиономии и стереть это выражение лица!