Ненависть к поэзии. Порнолатрическая проза

(48) Быть Орестом — то есть в процессе внутреннего опыта стать Орестом, «виновным». Напомним, что Орест, сын Агамемнона и Клитемнестры, вдохновленный своей сестрой Электрой, мстит за смерть отца, убив своего отчима Эгисфа и мать. Ассоциация с Офелией Рембо (см. коммент. 34) сближает Ореста с Гамлетом. Другой мифологический круг связан с историей так и не удавшейся свадьбы Ореста и Гермионы, дочери Менелая и Елены. Гермиона, обрученная с Орестом, любит Пирра, который влюблен в плененную им во время захвата Трои вдову Гектора Андромаху. Орест убивает Пирра, как его просила Гермиона, которая, узнав об этом, отрекается от своих слов и кончает жизнь самоубийством. Об этом — неоднократно цитируемая в «Невозможном» трагедия Расина «Андромаха», написанная по трагедии «Андромаха» Еврипида.

(49) …«неподвижную и данную»… — Ср. с рассуждениями по поводу Гегеля А. Кожева, который различал «естественное бытие» и человеческое существование: «Нужно различать, с одной стороны, естественную реальность, тождественную себе и не являющуюся, таким образом, диалектической в себе, и, с другой стороны, человеческую реальность… которая диалектически отрицает как самое себя, так и естественную реальность».

(50) …я избыток… — Одно из основополагающих понятий Батая — «непродуктивная растрата», или «трата», которое он разрабатывает вслед за Марселем Моссом (и его работами о жертвоприношении и потлаче) и Ницше (напр., «Я люблю того, чья душа расточается, кто не хочет благодарности и не воздает ее: ибо он постоянно дарит и не хочет беречь себя» («Так говорил Заратустра». Т. 2. С. 10) или «Сознавать же себя в качестве части человечества (а не только в качестве индивида) расточаемым, подобно тому, как природа на наших глазах расточает отдельные цветки, есть чувство, превышающее все другие, — но кто способен на него? Конечно, только поэт…» («Человеческое, слишком человеческое». Пер. С. Л. Франка. Т. 1. С. 261).

(51) …«не склоняться перед законом». — Здесь Батай апеллирует одновременно к Гегелю, Марксу и Рембо.

(52) …всего лишь естественным. — Рассуждения Батая о «природе» перекликаются с философскими размышлениями Сада и Ницше, для которых природа сама по себе «скупа», «мы же хотим стать тем, что мы есть, — новыми, неповторимыми, несравнимыми, полагающими себе собственные законы, себя-самих-творящими!» (Ницше. Веселая наука. Т. 1. С. 655). В «Новой Жюстине» Сад писал, прозрачно намекая на Руссо: «Один из современных философов провозглашал себя любовником природы, ну а я, друг мой, провозглашаю себя ее палачом».

(53) …обоих авторов… — Речь идет о Рембо, который в 19 лет отказывается от поэзии и становится коммивояжером, и о Расине, который после провала «Федры» в 1677 г. надолго отказывается от театра.

(54) Двусмысленность связана с их именами… — Здесь имеется в виду, во-первых, аморальное с точки зрения современников поведение Рембо (пьянство, наркотики, гомосексуализм), которого Верлен впоследствии назовет «проклятым поэтом». «Двусмысленность» же Расина любопытным образом оказывается связана именно с его именем. В своей статье «Расин», опубликованной в 1949 г. в журнале «Критик», Батай напоминает о довольно редкой детали из биографии Расина: у фамилии Расинов, совсем недавно получившей дворянский титул, был герб, на котором были изображены крыса и лебедь (Rat + Cygne = Racine), и Жан Расин добился того, чтобы крысу убрали с фамильного герба. Батай интерпретирует этот жест во фрейдистском духе — как выражение бессознательного страха перед сильным мужским началом. Расин производит символическую «кастрацию» собственного имени. Таким образом, в контексте «Невозможного» имя Расина обозначает вторую «Крысиную историю», связывая воедино весь текст повести.

(55) …Для кого эти змеи?.. — Слова Ореста, обращенные к богиням мести Эвменидам, в последнем акте «Андромахи» Расина. Ср. с переводом И. Шафаренко и В. Шора:

«Те змеи, что шипят на ваших головах,
И те, бичи, что вы сжимаете в руках,
Не для меня ль они?»

(Расин Ж. Соч. М.: Искусство, 1984. Т. 1. С. 216.)

(56) Логика, умирая… — Перекличка с Ф. Ницше: «логика сама по себе является для меня лишь безумием и случайностью».

В своей статье «Воля к невозможному» (1945) дает более подробную разработку этой мысли: