Ненависть к тюльпанам

— Да, — сможет он сказать, — я присоединился к германской армии для борьбы с коммунистами, но я заплатил за это своими ногами! Зато, возвратившись в Голландию, я помогал скрывавшимся евреям и бойцам Сопротивления!

— Впрочем, все эти бойцы Сопротивления — дерьмо! — рассуждал Франс, продолжая смотреть на воду. — Так же как и евреи! Ты знаешь, что означает Сопротивление для большинства из них? Немецкий солдат проходит мимо, а они суют руку себе в карман и показывают там фигу! Но уж после войны они же будут повсюду рассказывать о себе героические истории! А такие люди, как я, будут отброшены прочь тем же самым дерьмом!

Этой тирадой он выразил своё согласие на моё предложение, но при этом выдвинул одно условие:

— Для моих почек будет нестерпимо разъезжать на таких изношенных шинах по ухабам через весь город. Нам нужны шины получше!

— Но где же нам их взять?

— Есть у меня дружок в мебельной торговле! — ответил Франс с усмешкой.

* * *

По дороге Франс рассказал мне, как прежде он высмеивал своего приятеля Пита за его работу в Hausraterfassung[3], где тот контролировал освободившиеся еврейские жилища. Всё неучтённое имущество, начиная от медных кастрюль до мебели и автомобилей, Пит вывозил в отдалённую сельскую конюшню для сохранения на время войны. «Не будь канцелярской крысой! — уговаривал его Франс. — Поезжай вместе со мной в Россию и воюй!»

Пит поджидал нас, стоя перед своим складом.

Завидев Франса, он не смог скрыть печального выражения на лице.

В первый момент он растерялся, не зная, как ему поприветствовать друга. Сначала он протянул руку, но затем наклонился и обнял Франса.

— Ты оказался умней! — сказал Франс, пока Пит толкал кресло вверх по пандусу. Я плёлся за ними.

Склад был огромен, но почти пуст. В одном углу стояли несколько десятков инвалидных кресел, все с навешенными ярлыками и выстроенные в ряд по размеру.

— Где же всё остальное? — спросил Франс.

— Уже давно отправлено в Германию! Мы сделали своё дело слишком хорошо и остались без работы!

— Я полагал, что всех евреев посылают в трудовые лагеря! — выразил я своё удивление.

— Так оно и есть! — подтвердил Пит.

— Как же смогут трудиться калеки, если инвалидные кресла у них отняты?

На мгновение Пит онемел, но потом нашёлся:

— Им выдадут новые кресла! Там, на месте! — и повернулся к Франсу.

— Франс, давай посмотрим, сможем ли мы подобрать для тебя подходящие колёса! — Пит снял свои очки в проволочной оправе. На его носу и по бокам головы остались вдавленные красные следы.

— Что же, они до сих пор тебе платят, хотя уже нельзя найти никакой мебели? — спросил Франс.

— Кое-что мы ещё находим! Кроме того, нам теперь платят за евреев! Тридцать семь с полтиной за голову! Если сейчас десяток тысяч евреев скрываются в убежищах, то они стоят 375 тысяч гульденов!

— Вот это деньги! — воскликнул Франс.

— Приходится делиться со всеми, нас тут занято около пятидесяти человек!

— Вы сами занимаетесь поисками?

— В основном, мы находим по подсказкам!

— А информаторы получают что-нибудь?

— Официально — нет!.. — сказал Пит таким тоном, который означал, что для старых друзей всегда существуют исключения.

— Мне бы не следовало покидать свой дом, Голландию! — вздохнул Франс, ощупывая резиновые шины, как домохозяйки проверяют фрукты на рынке.

* * *

Уже имея опыт применения своих идей, я оставил Франса снаружи около склада: мне нужно было договориться с хозяином об условиях в его кабинете без свидетелей.

— Если я обеспечу доставки в полном объёме практически без всякого риска, то станете ли вы платить мне по три гульдена за доставку?

— Почему именно три гульдена?

— Такова цена двух яиц на чёрном рынке! Доктор сказал, что моему отцу необходимо съедать по два яйца в день!

— Передай своему отцу, что я желаю ему скорейшего выздоровления!

— Спасибо, я передам!

— Как же ты собираешься доставлять заказы?

Я объяснил ему своё предложение, указывая на Франса за окном.

— У тебя есть голова на плечах, Йон! Ты можешь это тоже передать своему отцу!

Диспетчер дал мне адрес бакалейного магазина на Лейлиграхт и сказал, что там следует спросить — вышел ли уже господин ван Хоуфен из тюрьмы?

— Это пароль или действительный вопрос? — уточнил я.

— И то, и другое!

На мой вопрос в магазине все только покачали головами. Ни единого слова не было сказано в ответ, и они приняли от меня десять килограммов гороха в стручках.

В этот вечер я вручил моей матери два яйца.

— Одно сейчас, — она радостно улыбнулась в ответ, — и одно завтра!

Стоя на пороге комнаты, я наблюдал, как она кормила отца яйцом и рассказывала при этом, что в дом его принёс я. Потом она приподняла голову отца от подушки и указала в мою сторону.

Выходя из комнаты и продолжая позвякивать ложкой по пустой чашке, она шепнула мне:

— Не ближе, чем от двери!

Я остался один на один с моим отцом.

Хотелось сказать ему так много, о чём невозможно поделиться ни с кем другим. Я заметил, что его губы шевелятся, выговаривая слова, и наклонился вперёд, стараясь не удаляться от дверного проёма.

— Даже, — произнёс он, — даже Королева просыпается голодной!

21