Ненавистная фрау

— Возраст? — Оливер в упор смотрел на погибшую. Ее длинные темные волосы напоминали переплетенные водоросли, и общий вид казался еще более ужасным оттого, что женщина утратила какие бы то ни было человеческие черты лица. У Анны Лены Дёринг были длинные темные волосы.

— Предположительно около тридцати. — Судебный врач задумчиво поджал губы.

— Одежда, украшения, особые приметы?

— Ничего. Она была совершенно голая. — Кирххоф склонился над трупом и взял поочередно обе руки своей правой рукой в перчатке, чтобы более тщательно их рассмотреть. Никакой метки, которая осталась бы от кольца. — Он встал. — Завтра в середине дня, после вскрытия, я смогу вам сказать больше.

— Хорошо. Вы сможете найти меня по мобильному телефону. До тех пор, пока не будет доказано обратное или женщина не объявится живой и здоровой, мы, к сожалению, должны исходить из того, что погибшей является Анна Лена Дёринг.

Оливер отвернулся, ощутив сильнейшую подавленность. В это мгновение его профессия вызывала в нем глубокое отвращение.

— Увидимся завтра утром в отделении судебной медицины, — сказал он Кирххофу и, сжав зубы, добавил: — Дёринг вообще-то должен опознать труп.

Врач кивнул и стянул латексные перчатки.

— Я слышал, вы уже пару недель работаете с моей женой, — обронил он как бы походя.

— Да, это так. Уже целый месяц.

Доктор Хеннинг Кирххоф был мужчиной высокого роста с темной, тщательно расчесанной бородой. Гладкий высокий лоб и тонкие губы придавали ему сходство с братом. Привлекательный, образованный, эрудированный и хладнокровный, он прекрасно знал себе цену. В какой-то момент Боденштайну показалось, что Кирххоф хотел еще что-то спросить, но потом отвел взгляд.

— Передавайте ей привет от меня, — сказал он.

— Обязательно, — кивнул главный комиссар. — Спокойной ночи.

Он двинулся вверх по береговой дамбе. Тордис вышла из машины и стояла, прислонившись к крылу его «БМВ».

— Ну как? — спросила она. — Это Анна?

Боденштайн заметил, что она, казалось, действительно поняла, что за всем этим кроется трагедия. В ее глазах он не увидел ни малейшей жажды сенсации, и от этого его симпатия к молодой женщине возросла.

— К сожалению, это пока невозможно установить, — сказал он. — Мы должны дождаться результатов завтрашнего вскрытия. Садитесь в машину. Где вас высадить?

— Я приехала в город на пригородном поезде. Моя машина стоит в Бад-Зодене у вокзала.

— Почему? — Боденштайн посмотрел на нее через крышу автомобиля. — Вы были так уверены, что найдете кого-то, кто вас отвезет назад?

Тордис бросила на него скептический взгляд и презрительно фыркнула.

— Я думала, вы не такой, — проговорила она, к его удивлению, — но вы, очевидно, расцениваете мое желание помочь вам как флирт. Большое спасибо. Вы стары для меня ровно на двадцать лет.

Боденштайн ошеломленно смотрел на нее и чувствовал, как его лицо и шею заливает краска. Он ощущал себя идиотом. Старым идиотом. Сначала он хотел ей возразить, но потом осознал, что и в самом деле на какое-то время предположил, будто она хотела с ним пофлиртовать.

— Что за глупости! — коротко сказал он. — Садитесь. Я отвезу вас до вашей машины.

— Не трудитесь. Я поеду на поезде.

— Сейчас поезда уже не ходят.

— Тогда я возьму такси.

— Я думал, вы не такая, — передразнил ее Боденштайн.

— Что вы имеете в виду?

Они все еще смотрели друг на друга через крышу автомобиля.

— Обидчивая маленькая девочка.

— Я не обидчивая, — холодно возразила она. — И маленькой девочкой я была десять лет тому назад.

— Так вы едете или нет? Я ужасно устал и хочу сегодня ночью поспать хотя бы пару часов. — Старший комиссар сел за руль и с трудом подавил улыбку, когда девушка уселась рядом. Он развернулся и поехал вдоль Музейной набережной, а затем по мосту через Майн мимо главного вокзала. Все это время Тордис высокомерно смотрела вперед и молчала.

— Я согласен, — кивнул Боденштайн, когда они проезжали мимо франкфуртского торгово-выставочного комплекса. — В какой-то момент я действительно предположил, что вы ожидали от нашей встречи немного большего, чем «Кайпиринья» и труп в воде.

Тордис неподвижным взглядом смотрела через ветровое стекло, и прямая гордая осанка ее тела говорила о том, что она обижена. Это вызывало у Боденштайна сожаление. Она ему помогла.

— О’кей, — неожиданно повернувшись к нему, Тордис улыбнулась полукокетливой-полусмущенной улыбкой, которую Боденштайн уже видел у нее раньше. — Вы меня раскусили. Я надеялась, что понравлюсь вам и этот вечер выльется в нечто большее, чем то, что произошло в действительности.

От этого признания Оливера пронизал необычный трепетный страх, и одновременно он злился, что позволил этой молодой девушке так себя спровоцировать.

— Так-так… — только и сказал он, после чего нажал на газ, оставляя позади окраины Франкфурта.

— Я не как Изабель, — Тордис отвела взгляд и стала опять смотреть в окно, — но вы мне нравитесь, несмотря на то что уже немолоды, заносчивы и много о себе воображаете.

Боденштайн поднял брови.

— Это не слишком тонкий английский намек, — пошутил он.

— Я американка. Мы привыкли действовать напрямик.