— Ты у меня гибкая девочка, — шепчу, дурея от ее близости, глядя, как от удовольствия вздрагивают прикрытые ресницы, — я знаю. Выдержишь? Я двинусь, если не возьму тебя, как хочу.
— Да.
— Держись за меня.
Я держу ее. Одна рука Марины упирается в стекло, другая, запрокинутая, лежит на моей шее…
Я забираюсь под пояс ее халата и сжимаю ладонь на животе, ударяюсь в нее сначала медленно, затем сильнее, зарываясь лицом в волосы и чувствуя под губами нежную шею…
— Марина… — мне нравится ее имя. Сейчас оно для меня жарче секса.
— Ох.
Она близка к пику удовольствия. Ее тело спало слишком долго и жаждет разрядки, но что-то сдерживает ее — неужели проклятые шоры приличия?
— Ты первая, моя королева. Давай, отпусти себя, — говорю нетерпеливо.
— Ярослав, перестань, — смущается она, жарко выдохнув. — Я не… не могу.
— Борзова, или я тебя прямо здесь вылижу!
— Ох!
Она кончает от нового удара и прикосновения к ней моих пальцев, нежно вскрикнув и выгнувшись под рукой, и на ее спазмах я тоже отпускаю желание. Прижавшись к ней, продолжаю гладить ее тело, пока она не успокаивается в моих руках, скользнув непослушной ладонью по стеклу.
— Ты сумасшедший… — шепчет. — Господи, и окно не зашторено, — ужасается, но я уже выхожу из нее, опускаю на дрожащие ноги, и поворачиваю к себе.
Не отпустив и не дав закрыться, убираю от лица волосы и нахожу взглядом ее глаза.
Сегодня они чистые и без слез. Ясные и необыкновенно серые блестят поволокой удовольствия и смотрят с осторожным чувством. Я скучал по ним совершенно точно и хотел видеть, вот как сейчас — близко и без тени холода. Скулы у Марины залиты румянцем, губы приоткрыты… Я поднимаю руку и провожу большим пальцем по ее щеке, давая нашим взглядам по-настоящему встретиться. Обхватив рукой подбородок, наклоняюсь и целую ее.
— А вот теперь привет, жена.
Мне нравится ее дыхание и нравится она сама. Я никогда не врал себе и не обманывался, не хочу и сейчас. Я не знаю, что между нами происходит, но это точно не игра в чертов брак. Оковы клетки не исчезли, но больше не душат — это совсем не про Марину, а вот инстинкты напротив кричат не выпускать ее из поля внимания.
Определенно я готов повторить все, что заставляет меня чувствовать себя ее мужчиной.
Наш поцелуй мягкий и неспешный, я пробую ее губы, и она произносит близко к моим:
— Ты говорил, что не любишь целоваться. Я помню.
— Терпеть не могу.
— Тогда почему целуешь?
— Хочу.
— Железный довод, Борзов. Такой же неоспоримый, как и твое приветствие.
На это нечего ответить, только признаться:
— У меня ужасный характер. Я всегда делаю то, что хочу.
— И почему мне кажется, что ты не со всеми приветлив?
— Так и есть. Мне нет дела до всех.
— Хочется верить. Я тоже не подарок, если ты не заметил.
— Ну, сейчас я бы так не сказал.
Моя поднятая бровь и усмешка сбивают Марину с толку. Она делает вдох и очень серьезно смотрит на меня, а я вновь склоняюсь и целую ее. Ничего не могу с собой поделать, она манит меня, а желание никуда не исчезло.
Она касается пальцами моего джемпера, но опускает руки. Мне вдруг кажется, что она хочет меня обнять. Хотела бы, если бы забыла все, с чем я успел ее познакомить раньше, и как это сделал.
Мысль ощутить ее нежную грудь у своей тут же сносит крышу, и я сам снимаю с себя джемпер. Сдернув его через голову, отбрасываю в бок. Легко приподняв Марину, усаживаю ее на подоконник, развязываю пояс халата и снимаю его с ее плеч, освобождая руки. Придвигаюсь к ней, полностью обнаженной, вплотную, провожу ладонями по гибкой талии, поднимаю ладони к подмышкам и увожу на спину. Мне нравится ее чувствовать так.
Я глубже заигрываюсь с ее губами, заставляя нас обоих забыть о дыхании, пока наконец не прошу, отпустив ее на шумный вдох:
— Обхвати меня ногами.
— Ты же не хочешь…
— Хочу. И ты тоже хочешь. Обними меня, Марина.
Я поднимаю ее руки на свою шею и чувствую, как она послушно обхватывает мои бедра ногами, усвоив первый урок и отвечая на мой требовательный поцелуй. Спустив ладони на ягодицы, сжимаю их и придвигаю Марину к себе. Беру ее уже спокойнее, давая почувствовать меня так, как ей нравится. Вновь глажу талию, спину. Убрав волосы с нежного плеча, склоняю голову и целую его… когда вдруг, на секунду подняв взгляд, замечаю за забором белую машину, а рядом сбитую фигуру Корнеевского ублюдка.
Макар.
Двор достаточно широкий, впрочем, как и окно, так что увидеть нас с улицы для него не проблема.
Вот только какого хрена он замер, как истукан?
Твою мать!
Я показываю ему «фак» и чертыхаюсь сквозь зубы, обещаясь убить эту сволочь, когда он все-таки догадывается убраться в машину. Но Марина слышит и на секунду отстраняется от меня.
— Что случилось?
— Ничего. — Я уже задергиваю жалюзи за ее спиной и возвращаюсь к ней, оставляя нас по-настоящему наедине. — Псина чужая сунулась во двор, пришлось шугануть. Иди ко мне…