Ненавижу блондинов

— Да. — неожиданно проурчала, снова садясь на него сверху. Яр даже опешил от такой смены положений. — Я люблю тебя. — прошептала в губы, целуя. Он хотел что-то возразить, но быстро переключился на ощущения. Одной рукой тянусь к члену, другой зарываюсь в его волосы. Ласкаю вновь крепчающую плоть и наслаждаюсь поплывшим взглядом парня.

— Перевернись ко мне спиной. — улыбаясь, выдыхает в ключицу. Подтягивает меня за попу и касается внизу языком. С ума сойти! Ощущения невероятные: он лижет, ласкает, посасывает. Член в руке окончательно затвердел, а на кончике выступила капелька смазки. Слизываю её и беру головку в рот. Мягкая, но твёрдая и плотная плоть ощущается очень непривычно; провожу языком по стволу и беру чуть глубже. Яр стонет, но не прекращает доставлять удовольствие.

Эта концентрация не на себе, а на партнере безумно единит. Ты растворяешься в другом человеке, в его чувствах; и если партнёр отвечает взаимностью, то ощущения получаются ещё острее.

Будто тысячи разрядов тока по телу, но его язык продолжает хлестать, продлевая наслаждение. Нечаянно сжимаю член сильнее, и Яр изливается мне на руку. Просто скатываюсь с него и лежу несчастным пластом. Вот и заткнула, сил даже моргать не осталось. С другой стороны, метод все же действенный: Яр перестал ворчать.

Шлёпок по моей пятой точке и его веселое: «Теперь точно в душ». Бодро соскакивает с кровати и идёт в ванную.

— Солнышко, ты идёшь? — разворачивается возле двери.

— Я потом. — не поднимая головы с матраса, отвечаю.

Сон так близок и так манящ, но Яр выходит из душа, и я на автомате занимаю его место. Тёплые струи не бодрят, а, наоборот, вызывают ещё более сильную сонливость.

Сажусь на крышку унитаза, чищу зубы, автоматически сплёвываю в раковину, а потом мой «светлый» мозг решает немного посидеть, набраться сил перед походом до кровати и, разумеется, засыпает.

— Маленькая, пойдём в кроватку. — шепчет мне откуда-то голос Яра. Так тихо и нежно, что я невольно улыбаюсь.

— А мы по-твоему где? Спи и не приставай ко мне. — отмахиваюсь от такого милого, но ужасно назойливого Нечаева.

— Лично ты на троне. — смеётся и берет меня на руки.

— Хочу батут. — мечтательно изрекаю, наслаждаясь ощущением полёта. — Яр? — спрашиваю, почувствовав под собой упругость кровати.

— Что? — целует в волосы, поджимая под себя.

— Ты найдёшь мне батут? — с надеждой прижимаюсь максимально близко к родному телу.

— Я что-нибудь придумаю. — выдыхает, а я чувствую, как он улыбается. — Спи, милая.

— Ты такой замечательный. — трусь щекой о бархатную кожу запаха жженого сахара. — Не оставляй меня, пожалуйста. — всхлипываю, будто что-то вспомнив.

— Никогда. — обрывки звуков долетают как-то глухо, а сознание погружается в какой-то неприятный сон.

— Просыпайся. — по щеке проходится тёплая ладонь. Открываю глаза и вижу тёплые серый взгляд напротив. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает, продолжая поглаживать лицо.

— Нормально. — пожимаю плечами, внимательно следя за Яром. Догадка приходит незаметно. — Я разговаривала во сне, да? — отчаянно нахмурилась, надеясь, что не рассказала никакой государственной тайны, пока спала.

— Ты плакала, брыкалась и звала то бабушку, то меня. — раскрыл мои ночные приключения. — А ещё ты уснула на унитазе. — рассмеялся, переводя разговор в более позитивное русло.

— Нечаев, не борзей. — швырнула в него подушкой. — Как можно уснуть на унитазе? — скептически посмотрела на парня. — Я ни за что в это не поверю, можешь даже не пытаться. — выставила руки вперёд.

— Да говорю же, лежу, жду тебя, слышу вода уже не течёт, а тебя все нет. Захожу, а там ты с зубной щеткой обнимаешься. Говорю: «пошли спать», а ты мне, как сейчас: «ты что больной, а что мы сейчас делаем?».

— Да ну тебя. — отвечаю, отворачиваясь, чтобы скрыть, как покраснели щеки. Это моя идиотская суперспособность — засыпать там, где этого делать не следует.

Спустя полчаса выходим из спальни и спускаемся в столовую. Уже почти все собрались: нет только Морозовых старших и отца Антона. Как только мы показались на горизонте, глаза собравшихся мгновенно переместились на нашу несчастную пару.

— Всем доброе утро! — произношу, пытаясь убедить саму себя, что нужно естественно улыбаться, но неловкость — чувство очень вкрадчивое.

— Доброе утро. — раздаётся нестройных хор голосов. — Ирочка, садись. Ты что будешь: омлет или оладьи? — участливо спрашивает тетя Лена.

— Спасибо большое. — улыбаюсь. Прелесть этой женщины в том, что она может мгновенно вселить ощущение уюта. — Мне оладьи, если можно.

— Конечно. — подаёт блюдо. Яр садится рядом со мной и тоже тянется за блинами, за что получает по рукам.

— Теть Лен, за что? — по-детски обиженно вопрошает.

— За то, что плохо себя вёл вчера. — хмыкнула. — Ну-ка, наклонись. — просит, а Яр без задней мысли выполняет. Как выясняется зря: следующим пунктом в воспитательном процессе тети Лены был подзатыльник.

— А это, предвосхищая вопросы, за то, что испугал девочек. — изрекает под дикий хохот не только своего сына, но и всех присутствующих. — Теперь ешь.

— Благодарю. — ворчит.