Ненавижу тебя, сосед

— Где ты взяла это платье на мою голову?

— У Ивашкиной. И похоже, это вообще теперь единственная моя одежда.

— Отличная одежда, — издаёт короткий смешок на грани мучений.

Его ладонь горячая останавливается между лопаток и легонько надавливает на позвоночник, вынуждая быть ещё ближе.

— Ты много слухов обо мне слышала? — вдруг спрашивает, ошарашивая.

— Эм… о чём ты?

— О моих бабах.

— Какая разница?

— Просто интересно, какая у меня слава.

— Колоссальная.

Демид тяжело вздыхает и целует мою макушку. Коротко и невинно, а я на миг глаза закрываю.

— Я устала, — почти жалобно, потому что это самая настоящая правда. — Я уже едва на ногах стою.

Без лишних вопросов Демид ведёт меня вдоль коридора. Останавливается возле третьей двери и впускает внутрь.

Зажигается свет, я моргаю, привыкая. Замечаю стол у стены, на нём идеальная почти стерильная чистота. На углу стопка учебников, по центру моноблок, удобное кресло повёрнуто сиденьем к кровати. На ней белоснежное бельё, лёгкое, но тёплое одеяло, откинутое к краю. Шкаф и тумбочка, на которой лежат чётки. Больше ничего.

— Это моя комната, располагайся пока, — милостиво разрешает и подталкивает меня вперёд. — Не стесняйся, я сегодня останусь внизу. Как и Обухов, и Никита, если решит вернуться. Никто вам не помешает, спите.

— А девочки где?

— Они завалились на кровати в гостевой и заснули, даже не раздеваясь, — смеётся Демид, но я всё равно чувствую напряжение, исходящее от него.

Не придумав ничего лучше, переполненная благодарностью, я обвиваю его шею руками и, встав на носочки, очень осторожно целую в небритую щёку.

— Спасибо, Лавр.

— За что?

— За заботу. Если бы не ты…

— Я ещё спрошу с тебя этот долг, — смеётся, брызжа гордостью. — Отдыхай, Синеглазка.

Он разворачивается и идёт к двери, но я останавливаю его.

— Демид, а что же будет дальше?

— Дальше? А, точно! Как же я мог забыть?

Он упирается рукой в дверной косяк, о чём-то думает, а я разглаживаю юбку глупого платья. Надо было не слушать Ивашкину и идти всё-таки в своей одежде. В таком случае я не осталась бы полуголой в чужом доме. Но кто мог знать, что вместо весёлого вечера в самом модном клубе случится пожар?

— Я позвонил нашему соседу, — на мой удивлённый взгляд поясняет: — У нас соседний дом сдаётся. Хозяин — отличный мужик, вы поладите. Завтра утром он подъедет с ключами, пообщаетесь. Домишка небольшой, но уютный. И места как раз для вас троих.

От удивления открываю и закрываю рот, вызываю своими потугами сформулировать хоть что-то смех Демида.

— Отдыхай, Яся. Завтра, всё завтра. Да, и насчёт оплаты не парьтесь. После пожара вам всем всё равно нужно будет жильё. Утрясём с начальством вуза.

— Ты волшебник?

— Не-а, я злобное чудовище. Помнишь?

— Ещё бы, — мне тоже хочется смеяться.

— Вот и молодец, не забывай об этом, — усмехается и распахивает дверь. — И да, запрись. И нет, не из-за Никиты. И точно не из-за Обухова.

— А из-за кого?

Но Демид, обведя мою фигуру долгим взглядом, молча выходит из комнаты и мягко прикрывает за собой дверь.

Сумасшедший дом!

22. Ярослава

Этот день не смог бы стать ещё хуже, упади мне на голову метеорит. Потому что случается нечто похуже. Мне звонит мама.

Звонит в тот самый момент, когда я выхожу из ванной комнаты, пропахнув шампунем Демида. Настойчиво, три раза подряд почти без перерывов, но только на четвёртый я всё-таки снимаю трубку.

Хотя разговаривать с ней нет никакого желания, но игнорировать факт, что у меня есть мать, не могу. Не получается.

Я всё ещё не поняла, почему она так поступила. И с этим мне всё-таки придётся разобраться. Я же считаю себя взрослой, да?

— Яся, Ясенька! — истерически вопит в трубку мама и будто бы бежит куда-то. — Я узнала о пожаре! Ребёнок мой бедный, детка моя, что же ты пережила там?! Какой ужас и кошмар. В новостях даже показали! Мне и тётя Марина позвонила, и тётя Наташа. Все переживают за тебя.

— Мам, всё хорошо уже, не надо вам панику наводить. Нас… нас временно расселили, дальше будут решать, что делать с нами. Никто не пострадал! Это ведь самое важное…

— И слава богу, что никто не пострадал! Я и так едва держусь, с ума тут скоро сойду.

На мгновение так тепло становится. Кажется, не может эта женщина, которая так волнуется обо мне, быть жестокой. Ну как такое вообще можно представить?

— Мама, успокойся, — прошу, но мой голос тонет в новой порции её причитаний.

— Мы с отцом выезжаем, срочно! — обуздав истерику, мама становится разумнее.

Я сижу на краю кровати, ковыряю пальцем угол полотенца, которое любезно выделил для меня Демид, и смотрю на свои колени. На них капли воды, а ещё мурашки. От одной мысли, что родители завтра будут здесь дурно.

— Не знаю, где эти гады вас расселили, но сейчас ты едешь к тёте Нине, — распоряжается мама, а я закатываю глаза. В носу щиплет из-за воображаемого аромата, который насквозь пропитал квартиру нашей дальней родственницы. — А нет! К ней же нельзя. Как же я забыть могла…

— Как жаль, — нагло вру. На самом деле мне всё равно, к тёте Нине я всё равно ни за что по своей воле не поехала.

Но мама не замечает издёвки, продолжает: