Неночь

– В чем дело? – прошептала она, когда вся группа направилась вслед за Десницами.

– Я знаю не больше твоего, – зевнула Эш. – Но могу поспорить, что ничего хорошего.

– Даже спорить не буду.

Аколиты поднялись по спиральной лестнице, где-то во мраке напевал призрачный хор. Прибыв в Зал Надгробных Речей, Мия поклонилась статуе, коснулась лба, глаз и губ, как и все остальные аколиты. Увидела, что в зале собралось все Духовенство; Аалея выглядела безупречно в тонком бордовом платье, Паукогубица – более суровой, чем обычно, одетая в нефритовую мантию, Маузер и Солис попеременно улыбались и хмурились в своих черных кожаных нарядах. Друзилла стояла в тени Наи, поджав губы. А рядом с ней, прикованного железными цепями к самой статуе, Мия увидела…

– Тишь…

Юношу раздели до пояса, завязали ему глаза черной тканью и повернули спиной к залу. Аколиты, бесшумные и напряженные, собрались полукругом вокруг основания Наи. Эшлин кивнула себе и прошептала Мие:

– Кровавое бичевание.

– Что?

– Ш-ш-ш. Смотри.

– Спасибо, что пришли, аколиты, – начала Друзилла. – Жизнью Клинка руководствуют всего несколько истинных правил. Если вы доживете до службы Матери, то будете жить вне закона, и посему в этих стенах мы даем вам столько свободы, сколько возможно. Тем не менее те немногие правила, которые мы устанавливаем, нельзя игнорировать. После убийства аколита Водоклика каждого из вас предупредили, что после девятого удара часов покидать комнату запрещено. Я пообещала, что любой, кого поймают за нарушением комендантского часа, будет жестоко наказан. Однако один из вас решил испытать мое терпение. – Она показала рукой на Тишь. – Теперь же узрите, какова расплата за глупость.

Достопочтенная Мать спустилась с постамента, повернулась к теням.

– Вещатель? Ткачиха?

На свет, падающий от витражных окон, вышли две фигуры. Вещатель Адонай был в кожаных бриджах, без обуви, на голый торс небрежно накинута алая шелковая мантия. Мариэль была с ног до готовы укутана в свободную черную ткань. Брат с сестрой заняли свои места за мальчиком. Тишь повернул голову, когда Мариэль хрустнула костяшками. Тошнотворные влажные хлопки эхом прокатились во мраке. Даже с завязанными глазами Тишь, должно быть, узнал этот звук. Мия увидела, как он глубоко вздохнул и повернулся обратно к статуе.

Мать Друзилла приказала твердым, как железо, голосом:

– Начинайте.

Мариэль подняла руку, вытянув пальцы. Со своего места Мия видела, как ее отвратительные губы трескаются в кровавой улыбке. Мариэль пробормотала что-то себе под нос, прищурилась и сжала пальцы в кулак.

Воздух пронзил звук чего-то рвущегося, и плоть на спине Тиши лопнула, как гнилой фрукт. Юноша запрокинул голову. На его коже проявились четыре мерзкие раны, словно какой-то невидимый кнут отхлестал его по спине. Мышцы были искромсаны. Хлынула кровь. Мия скривилась, увидев блестящую показывающуюся розовую кость.

Но юноша не проронил ни звука.

Мариэль снова рассеянно пошевелила пальцами, словно отмахивалась от надоедливой мухи. В плоти Тиши открылись еще четыре раны, испещряя его поясницу. Каждый мускул его тела сжался, вены на руках и шее вздулись, прекрасное лицо исказилось от мучительной боли. Мия не знала, видят ли это другие аколиты, но с ее места можно было четко разглядеть, как губы юноши изгибаются в оскале, обнажая розовые десны.

«Черная Мать, у него нет зубов…»

Мариэль снова взмахнула рукой. Кожа юноши снова покрылась ранами. На ногах открылись длинные рваные порезы, спина уже была изрублена в фарш. На полу вокруг него собиралась лужа крови. Хлынули артериальные всплески, рисуя в воздухе блестящие безумные узоры. И хоть ему наверняка было невыносимо больно, юноша все равно не издал ни звука. Аколиты с ужасом наблюдали, как Мариэль взмахивала руками, снова и снова кромсая плоть Тиши. И все это время он сохранял молчание, словно уже умер.

Шли минуты. Влажный звук рвущейся плоти. Барабанная дробь капель крови. Тишь превратился в кровоточащее месиво. Голова безвольно повисла. Кровь стекала по ногам в темную алую лужу. Не может же это длиться вечно? Мия повернулась к Эш и прошипела:

– Они его убивают!

Эш покачала головой.

– Смотри.

Мариэль продолжала свою грязную работу, кровавая улыбка расплывалась все шире и шире. Тишь слабо забился в цепях, но он уже был практически без сознания. И когда Мия смогла пересчитать все ребра под его рваной кожей, когда показалось, что еще один невидимый удар – и ему конец, Достопочтенная Мать подняла руку.

– Достаточно.

Ткачиха глянула на Друзиллу, и улыбка мгновенно померкла. Но затем Мариэль медленно поклонилась и с явной неохотой опустила руку.

– Брат мой, брат любимый, – прошепелявила она.

Адонай шагнул вперед, убрав гладкие белые волосы с лица. Альбинос что-то ласково и музыкально прошептал, словно пел себе под нос. Слова эхом отдавались по залу, как пение хора в Гранд Базилике. И, под завороженным взглядом Мии, кровь, собравшаяся у ног Тиши, начала движение.