– Кароном его звать, – буркнула Верда. – Фамилии не знаю, имя-то с трудом из него вытянула. Не попадайся ему на глаза, с ним дел иметь никто не желает. Живет особняком, часто пропадает в лесу, охотится. На ферме ничего не берет, ни овощей, ни молока. Одну крольчатину ест, что ль? Какой здравомыслящий человек станет питаться одним только мясом?
– Мне сказали, что он с вами жил какое-то время…
– Жил. Если точнее, приходил ночевать, а где днями пропадал, не знаю. За ту неделю всего дважды говорила с ним. Тоже все деньгами своими светил, да только кому они тут нужны? Потом кузню вон купил. Мирон, кузнец, продался за бумажки. А кто теперь лошадей подковывать будет? Ни наследника, ни приемника не оставил.
Я задумчиво хмыкнула. Если уж сумасшедшая, как говорят, Верда просит держаться от этого Карона подальше, то, наверное, мне стоит прислушаться. Странно, мужчина-то вроде серьезный, и глупым не кажется. Да и на бандита мало похож.
В голове мелькнула мысль, что по мне тоже не скажешь, что я могла бросить тело мужа разлагаться и сбежать. Миловидное лицо, как говорила мама, позволит мне совершать глупости в этой жизни безнаказанно, потому что на такую, как я, никто никогда не подумает плохого.
– Чего застыла? – буркнула Верда. – Альфред проснулся давно, скотину уже поди кормит. Пойди к нему, творога возьми.
– Альфред – хозяин той большой фермы?
– Ну не болота же! Иди давай, завтракать пора.
Я собрала грибы в корзину по указке старушки. В грибах никогда не разбиралась, но по виду определила, что они чем-то похожи на лисички. Как-то раз я уже видела такие оранжевые грибочки, кажется, в одном из ресторанов, где мы с Иригом отмечали мой двадцатый день рождения.
Мысль о муже раскаленным гвоздем пронзила сердце. Я смахнула выступившие слезы, стиснула ручку корзины изо всех сил и потопала на ферму. Как долго я буду вспоминать Ирига? Наверное, всю жизнь. Он не ушел от меня, и я его не бросала. Он умер у меня на глазах. Сломал шею и умер. Разве можно такое забыть?
Мне потребовалась не одна минута, чтобы переключиться с воспоминаний на реальность.
Ворота во дворе фермерского дома были распахнуты настежь. От ветра скрипели несмазанные петли, разнося нервирующий звук над деревней в утренней тишине. Я захлопнула их за собой и заперла на крючок.
– Альфред? – позвала негромко, остановившись посреди тропинки. В загоне справа гуляла тощая овечка, по какой-то причине проснувшаяся раньше, чем должна.
Фермера нигде не было видно. Я двинулась к двери и постучала. Из дома донесся шорох, похожий на шаги маленьких ножек. Кот или собака?
– Меня Верда отправила за творогом, – крикнула я чуть громче и прислушалась.
Звякнул крючок, и в двери отворилось окошко. В него высунулась голова заплаканной маленькой девочки, и та осмотрела меня с головы до ног взглядом, полным надежды.
– Папа с вами? – тихонько спросила она.
Я растерянно оглянулась. Во дворе, кроме меня, никого не было.
– Я к Альфреду от Верды пришла… Он твой папа?
– Мой, – большие синие глаза снова наполнились слезами, девочка всхлипнула. – Я не пущу вас в дом, папы нет. Он… он уехал и сказал… что не вернется.
Малышка разрыдалась, отпрянула от окошка. Мне не впервой видеть ребенка, которого бросил отец, так что удивления как такового не испытала.
– А мама дома?
Девочка не ответила, но захлопнула створку окна.
Я потопталась какое-то время на крыльце, а потом вернулась к Верде.
– Нет его дома, – объяснила я, оставляя корзину с грибами на расчищенном участке стола. – Дочка его сказала, что он уехал.
– Куда он мог уехать? – ошарашенно переспросила Верда. – У него скотины столько, за ней ухаживать же надо!
– Ну, – я непонимающе пожала плечами, – не знаю. Дочь сказала, что папа уехал и не вернется. Видимо, Альфред устал от семьи, как это часто бывает.
– От какой еще семьи? – вскричала Верда, чем нешуточно меня испугала. – От коров своих, да овец? Дочь у него одна, нет никого больше!
– А жена?
– Померла уж давно! Значит так, пойди и потребуй с его дочери миску творога, скажи, что Альфред должен был мне. Да грибы-то оставь, дурында!
Я вылетела на улицу с бешено колотящимся сердцем. В голове не укладывалось, что та маленькая девочка сейчас совсем одна в большом доме, а родной отец уехал и не сказал куда.
Верда, требующая взять творог, а не привести ребенка, чтобы за ней следить, пока Альфред не вернется, вогнала меня в еще больший ступор.
Стучала в дверь фермерского дома довольно долго, пока малышка не появилась в окошке.
– Папа?!
– Нет, милая, – я нервно улыбнулась, сдерживаясь, чтобы не потребовать впустить меня внутрь. – Я в гости пришла, меня попросили за тобой присмотреть. Впустишь?
– Я не знаю вас. Кто попросил? Папа попросил? А когда он сам приедет?
– Папа, да, – я стыдливо спрятала глаза. Лгать маленькому ребенку совесть не позволяла, но по-другому к ней в доверие было не втереться. – Он попросил меня побыть с тобой.
Надежда в глазах девочки погасла, сменившись разочарованием. Заскрипел засов, и дверь отворилась.