«Ненужный» Храм

Ящерицы радостно заморгали (захлопали) роговицами, изображая бурные аплодисменты, а Евтерпа еле заметно кивнула прелестной головкой в знак одобрения.

– Где ты была так долго? – в голосе Поэта опять зазвучала обида.

– Ты не один, поэтов много, – рассмеялась Муза. – Да и не мне отчитываться перед тобой.

Поэт насупился. Может, конечно, и есть другие, громогласно величающие себя настоящими поэтами, на самом деле являющиеся просто рифмоплетами, бездарями и халтурщиками. Видал я таких сотнями в кабаках: размахивают руками, орут свои плоские вирши, потом напиваются и рыдают в декольте девицам от того, что, видите ли, мир не понимает и не принимает их.

– Дерьмо, – вырвалось у него вслух.

Муза: – Не забывай, что это Храм.

Поэт: – Скорее то, что от него осталось.

Муза: – Храм остается Храмом даже там,

Где вместо стен забвенье и усталость.

Поэт: – Я думал, Храм – это перрон:

Билет купил (свечу поставил)

И сел с удобствами в вагон,

Чтоб к Богу вовремя доставил.

Муза: – Меж Богом и поэтом пустота,

Заполненная локоном девицы

И криком предрассветной птицы.

На каждого найдется простота.

Поэт бросил взгляд вниз. Храм строили на высоком холме, у восточного подножия которого небольшая речушка делала петлю и скрывалась в лесной чаще, конца и края которой не наблюдалось. С южной стороны все время дули теплые степные ветра, приносящие с собой для сиреневых цветков мальвы сказки темнокожих мавров о пещерах, полных золота, и яснооких девах, умеющих летать. К северному склону холма жался сосновый бор, и в песчанике, среди его обнаженных желтых корней, устраивали свои гнезда-норы непоседливые чайки.

– Евтерпа, – он обвел рукой то, что видел, – вот что между мной и Богом.

Муза широко улыбнулась, глаза ее, и без того лучистые, засияли еще ярче: – Между Человеком и Богом всегда что-то есть, у верующего это религия, перед служителем церкви – молитвенник, будто нечего ему сказать Творцу от сердца. Но Сына от Отца ничего не должно отделять, любому «препятствию» надобно быть «прозрачным».

– Но Он сам отделился от Человека целым Миром, – всплеснул руками Поэт. – Ты говоришь о Мире Бога, который, получается, мешает нам, живущим в нем по воле Всевышнего, видеть Его и быть с Ним. Это абсурдно.

– Муза на то и Муза, – загадочно произнесла Евтерпа, ничуть не смутившись.

– Что ты все время выводишь меня из себя? – Поэт хлопнул в сердцах ладонями по коленям.

– Чтобы заставить тебя смотреть на мир, а не на себя, хныча и причитая о пропавшем вдохновении, – Муза смотрела на подопечного ласково, как мать на обидевшегося по пустяку ребенка.

– Именно нечто «важное», что есть в жизни каждого перед лицом Бога (а самое важное – это Он), и разрушает Храм.

Она легонько толкнула ногой камешек, и он, потянув за собой соседей, шуршащей струйкой скатился со стены, раздавая звонкие пощечины возмущенным листьям вьюна.

– Привязанности, привычки, идолы, дело (как правило, всей жизни), имущество – все это термиты, выгрызающие изнутри стены Храма, – продолжила Муза. – Душа, облаченная в тяжелые одежды, вынуждена беседовать с Богом через дымку (частенько напоминающую грозовую, плотную тучу) атрибутов физического мира.

– Но, воспевая Женщину, не превозношу ли я саму Любовь, а через описание красот природы не восхваляю ли самого Бога, Создателя этого Мира? – Поэт снова принял театральную позу:

Прости раба рабов твоих, Всевышний,

Чьей грубой коже неподвластен тонкий бриз,

Когда закрыл глаза, вкушая грозди вишен,

И не узрел Тебя, спустившегося вниз.

«Браво» кричать не буду, – отрезала Муза, – но с рифмой у тебя наладилось.

– Что не так? – устало вздохнул Поэт, мысленно «прогоняя» по кругу только родившиеся строчки.

– Пустое самолюбование, очень низкий уровень вибраций. Если прочесть такое перед толпой голодных викингов, не поймут и, вероятнее всего, лишат жизни просто так, от скуки, – Евтерпа, воздев вверх сложенные вместе белоснежные тонкие запястья, опустила на голову незадачливого чтеца воображаемый боевой топор.

– Ты мне снова помогла, – коротко буркнул Поэт, обернувшись на блестящую под лучами солнца реку.

– Человек, – закончив «казнь», прервала Муза его задумчивое состояние, – видит предметы и явления, но не видит за ними или в них Создателя. Узрев же во всем Живого Бога, люди не смогут причинять вреда никому и ничему, ведь это Сам Бог.

– Открой же мне врата в беспечный Рай,

Соедини с родительской рукою,

Путь укажи к душевному покою,

Водой Живой наполни через край, – восторженно возопил Поэт, и руины ответили ему гулким (и, как мы помним, прыгающим) эхом.

– Еще хуже, чем было, – Муза слегка повела бровью. – Уважающий себя варвар не стал бы дослушивать до конца и прикончил автора после первой строки.

– И все-таки, – снова возбудился Поэт, усаживаясь на обломки стены, нагретые вечерним солнцем, – зачем явилась в столь трагический для меня час, принеся не надежду, но низкопробное, по твоему же мнению, вдохновение, от последствий которого воротит тебя саму?

– Не забывай, – лукаво ответила Евтерпа, поправляя локон, упавший на лоб, – я женщина.