Нео-Буратино

Тиллим оскорбился и, отойдя к зеркальной витрине, рассмотрел свое измочаленное отражение. С той стороны зеркального стекла на него смотрел скорее пустынный отшельник, нежели преуспевающий посетитель ресторана. До сих пор он воображал, с каким достоинством выведет Каталову из ресторанного полумрака на свет Божий, сполна расплатившись за изысканные блюда и щедро одарив чаевыми официантов, ему живо представлялось, какой благодарностью будут гореть Авдотьины глаза, как легко он завоюет расположение дамы сердца. В ее глазах Тиллим надеялся выглядеть блестящим кавалером, с которым не может быть проблем, надежным и великодушным, а в жизни все складывалось далеко не так гладко, и далее наоборот — глупо до абсурда. Впрочем, зыбкая надежда, что Авдотья должна понять его чисто по-человечески, еще теплилась в Тиллимовом сердце. «У нее ведь тоже есть сердце, которому необходима любовь, а не полюбить меня невозможно», — утешал себя Тиллим, роясь в карманах.

Захватив в кулак несколько купюр, он не глядя сунул их привратнику, который моментально изменился в лице, так что грозного вышибалу, минуту назад посоветовавшего Тиллиму убраться, в нем было не узнать, расплылся в подобострастной улыбке и широко распахнул перед Папалексиевым тяжелые двери. Влетев в зал, Тиллим устремился к тому столику, за которым оставил Каталову с Попадаловой, но на их местах уже другие люди вкушали деликатесы. Растерянному Тиллиму ничего не оставалось, как искать официанта, который обещал ему обслужить дам в лучшем виде. Наконец, пробравшись на кухню, Папалексиев стал свидетелем достойной описания сцены: тот самый официант, оказавшийся настоящим гурманом, со знанием дела и нескрываемым наслаждением заглатывал попискивающих устриц, предварительно спрыскивая их соком лимона. Тиллим впервые в жизни видел, как едят моллюсков, и раскрыл рот от неожиданности, официант же, заметив надвигающегося на него с раскрытым ртом, явно голодного оборванца, на какое-то мгновение испугался, что тот лишит его любимого кушанья, и тут же поглотил последнюю обитательницу морского дна. После этого, вытаращив бесцветные рыбьи глазки на колоритного субъекта, он приготовился внимать его словам и услышал:

— За девятым столиком, ну тем, что в углу, я оставил двух барышень. Скажите, куда они ушли?

Официант, узнав все-таки нерадивого кавалера, сменил робкую мину на самодовольно-брезгливую и, оглядев Папалексиева с головы до ног, надменно, с расстановкой произнес:

— А, это вы… Где же вы так долго были? Надо отметить, что у ваших… дам отменный аппетит. Они недурно отдохнули и пообедали с размахом, перепробовав все, что имеется в меню. Но вы тоже, видно, мастер, я вижу — у меня глаз наметанный! Поставили дамочек в пикантное положение… — Улыбаясь, официант продолжал: — Они тут звонили вам, но им ответили, что вы уже выехали… Не обманули, а они, видно, решили…

— Да я тут немного задержался. Обстоятельства, знаете ли… — сконфузился Папалексиев.

— А они все-таки надеялись, что вы приедете, но вы же знаете — женское сердце непостоянно… Как это у композитора: «Сердце красавицы склонно к измене и перемене, как ветер мая», — вспомнил официант фразу из оперной арии.

Тиллим насторожился, приготовившись услышать самое неприятное.

— По их вызову явился человек и расплатился. Можете не беспокоиться — теперь все проблемы улажены.

— Какой еще человек?! Как он выглядел? Круглый и толстый? — разволновался Папалексиев.

— Нет. Маленький и лысый. Да вы не беспокойтесь так: я же говорю — все в порядке, — утешил его работник ресторана.

«Значит, приезжал Показуев», — отметил про себя Тиллим и, уничтоженный морально, словно хватаясь за соломинку, спросил уже сочувствующего официанта: — Она была недовольна, ругалась, наверное?

— О нет! — возразил тот. — Не знаю, кого из дам вы имеете в виду, но они сделали новые заказы из наиболее понравившихся блюд и увезли это все с собой. Мне показалось, что расстроены они не были. Поверьте моему опыту: женщины такого типа никогда не отчаиваются.

Папалексиев недоверчиво покосился на официанта и ретировался.

XXIII