Такого же мнения придерживаются многие другие ученые, специализирующиеся на исследовании боли. Они уверены, что, независимо от того, ощущают ли головоногие, рыбы или ракообразные последствия действий человека или испытывают что-то радикально отличное от нашего чувства боли, у нас уже накопилось достаточно данных, чтобы задействовать принцип предосторожности. «Вполне вероятно, что эти животные способны страдать, – говорит Элвуд, – и мы должны подумать о том, как избегать таких страданий».
Многие дискуссии о боли у животных крутятся вокруг простого вопроса, чувствуют ли они ее. За этим вопросом скрываются несколько невысказанных. Допустимо ли варить омара? Мне перестать есть осьминогов? А рыбу-то можно ловить?[106]
Спрашивая, ощущают ли животные боль, мы интересуемся не столько самими животными, сколько тем, как нам с ними обращаться. Это отношение мешает нам понять, что животные чувствуют на самом деле.Боль характеризуется не только наличием или отсутствием. Шелли Адамо права, говоря, что нам нужно больше узнать о ее преимуществах и издержках. Боль существует не ради того, чтобы просто помучиться. Абстрактная боль не имеет смысла. Боль – это информация, с которой живые существа должны что-то делать. Не понимая их потребностей и ограничений, трудно правильно истолковывать их поведение.
Насекомые, например, часто делают страшные вещи, которые, на наш взгляд, должны причинять им невыносимую боль{328}
. Поврежденную ногу они не поджимают, а наступают на нее со всей силой. Богомол продолжает спариваться с пожирающей его самкой. Гусеница, которую гложет изнутри личинка осы-наездника, упорно жует лист. Таракан, если представится такой случай, съест собственные потроха. Все эти примеры «позволяют с уверенностью предположить, что, если болевое ощущение и имеется, адаптивного влияния на поведение оно не оказывает», – писал Крейг Айзманн с коллегами в 1984 г.{329} Но, может быть, эти примеры говорят лишь о том, что насекомые готовы превозмогать боль? Может, тараканам и богомолам настолько важно получить питательный белок и размножиться, что они готовы терпеть муки, как терпят их спортсмены на соревнованиях и солдаты в бою? А может, гусеница не чувствует, что ее едят изнутри, потому что она все равно не сможет смягчить эту боль?Вернемся еще раз к кальмару и осьминогу. Оба они головоногие, но уже больше 300 млн лет развиваются как две отдельные ветви, – примерно такой же временной промежуток отделяет млекопитающих от птиц. У них совершенно разные организмы и образ жизни, поэтому нет ничего удивительного, что и нервная система функционирует у них при травмах по-разному. А значит, вопрос не в том, ощущают ли головоногие боль, а в том, какие головоногие ее ощущают и как именно. То же самое относится к 34 000 известных видов рыб, 67 000 известных видов ракообразных и невесть скольким миллионам видов насекомых. Просто смешно рассматривать эти группы как однородные, если по опыту других чувств, таких как зрение и обоняние, мы знаем, что даже близкородственные виды могут воспринимать мир совсем по-разному.
Вместо того чтобы выяснять, существует ли боль в принципе, стоит задаться вопросом, который сформулировала в нашей беседе Кэтрин Уильямс: «При каких условиях и в случае каких стимулов быть способным на боль, испытывать ее и демонстрировать ее оказывается выгодно?» И тут мы обнаружим, что у норного голого землекопа боль проявляется совсем не так, как у охотящегося на скорпионов хомяка, а у «длиннорукого» осьминога – совсем не так, как у «короткорукого» кальмара. Скорее всего, мы увидим разные формы боли у общественных животных, которым есть кого звать на помощь, и у одиночек, вынужденных полагаться только на себя; у живущих недолго и потому имеющих мало шансов снова наступить на те же грабли и у долгожителей, у которых таких шансов предостаточно. И мы совершенно точно убедимся, что боль может очень сильно варьироваться у животных, вынужденных выдерживать экстремальные температуры – от испепеляющего жара до ледяного холода.
5
До мурашек