Необязательные отношения

Лавровой показалось, что она умерла. Она упала навзничь, на спину. Ее душа улетела далеко-далеко. Прошлое вернулось и убило ее.

* * *

— Как ты могла? — У больничной койки Лавровой сидел ее муж.

Лицо его было черным от горя. Будучи врачом, Лаврова знала, как это объяснить. Прилив крови к смуглой коже, вот и все. Ничего мистического.

— Я должна была решать! Мне мучиться вынашивать! Мне мучиться рожать! Мне кормить, поить, менять подгузники! Ты здесь при чем? О чем тебя спрашивать? — кричала Лаврова. — Нет у нас на ребенка денег! Нет!

Муж закрыл лицо руками. Лаврова с силой развела его руки. Его лицо было мокрым от слез. И тогда Лаврова зарыдала, завыла. Она билась головой о стену и выла. Она не видела, как ее муж выбежал из палаты. Он несся по больничному коридору и спрашивал всех: «Где он? Где он?»

Он нашел ее лечащего врача и наотмашь ударил ею по лицу, бил кулаками в грудь, в живот. Врач упал, муж избивал ею ногами. Ею еле оттащили.

— Не надо звонить в милицию. Оставьте его в покое, — сказал врач разбитыми в кровь губами. — Не я делал вашей жене аборт.

Мужа Лавровой всего трясло. Он сел на пол, прислонившись к стене. Его обходили как прокаженного. К нему вернулся лечащий врач Лавровой и протянул стакан со спиртом. Муж Лавровой его выпил и заплакал на глазах у всех. Все отвернулись, чужое горе заразно.

Лаврову ненавидели все в отделении: персонал, больные. Ей было это безразлично. Сильнее, чем она сама, ее не ненавидел никто.

* * *

Лаврова пришла в себя в зеленом гробу «Хаммера» на коленях Минотавра.

— Я успел тебя подхватить, иначе бы ты покалечилась.

— Зря. Лучше бы я разбилась и умерла.

Минотавр наклонился и коснулся ее губ. Его поцелуй был соленым и горьким, как слезы. Лаврова отвела его лицо рукой.

— Я убила человека. Своего ребенка. Сама.

— Почему ты потом ничего не сделала?

— Зачем? Разве я имею на это право?

Лаврова замолчала. В зеленом гробу «Хаммера» стояла необыкновенная тишина. Так тихо бывает только на кладбище.

— Мне жаль своего мужа.

— Куда он делся?

— Ушел.

— Сбежал.

— Нет, ушел, — упрямо повторила Лаврова. — Я стала невыносимой. Меня нельзя было терпеть.

— Все можно терпеть.

— Да, — согласилась Лаврова.

Она притерпелась к жизни без будущего. Это не так страшно, как может показаться вначале.

— Поехали ко мне.

— Нет. Мне противно.

— Я встречался с твоей подругой в гостиницах. Их полно. Она никогда не была в этой квартире.

— Нет, — сказала Лаврова.

— Это правда, — Минотавр завел мотор и поехал.

Лаврова не видела улиц. Она плакала молча, с ней рядом находился чужой человек.

Минотавр открыл дверцу машины и протянул к ней руки.

— Я сама. Я уже трезвая как стекло.

Он взял ее на руки и понес. Лавровой показалось, что впервые за последнее время за нее кто-то несет ответственность. Она устала быть одной. Она устала все время наказывать себя. Лаврова закрыла глаза. Она была маленьким ребенком в чьих-то сильных, надежных руках.

Лаврова смотрела на Минотавра. Его бычья шкура слезла, обнажив его до мяса. Она видела струйку пота, стекающую со лба, пульсирующую артерию на виске. Она слышала штормовой гул кузнечных мехов, работающих в его грудной клетке. Его сердце колотилось барабанной дробью, кривились кирпичные губы, расширенные зрачки вбирали радужку до краев. Ее глаза читали его глаза, она видела в них боль и страсть, которые он забыл утаить. Его бычья шкура черным одеялом лежала у подножия кровати.