Северина запаниковала, но потом все вспомнилось. Она положила ладони на тело и тихо сказала, закрыв глаза:
– Ни зверь не родись, человек не родись, ангелом не возвысь, чертом не определись... Умри – воскресни...
– Уходим, – тронула ее сзади Феофания.
– Он из-за меня умер, – не двинулась с места Северина. – Это я его убила.
– Но не ты определяешь степень вины и меру участия в этом. Вспомни – все под Богом ходим. Зря, что ли, тебя крестили?
* * *
И она добилась, чтобы тело Феликса Мамонтова было ей выдано после вскрытия для кремации. Тело выдали, но, как оказалось, не полностью. Отсутствовал мозг. Это Фея выяснила, пригрозив независимой патологоанатомической экспертизой на предмет наличия всех органов. Два дня ушло на препирательства беременной вдовы со Конторой. Наконец, было решено вернуть мозг на место, но в лаборатории оставили несколько срезов для последующих исследований и получили от Алины Фейсак разрешение на наблюдение ее ребенка с одиннадцати лет в лаборатории ФСБ.
* * *
– Жена его правда сожгла? – спросила Северина, вспоминая, как впервые узнала, что людей после смерти можно сжигать.
– Кремировала тело в полной комплектации, получила пепел и купила билет до Нью-Йорка, – восхищенно покачала головой Феофания. – Никаких церемоний и поминок. Очень целеустремленная женщина. Не хочу даже думать, чего бы мне стоило провернуть подобное. Она молодец.
– Но как же... – не понимает Северина. – Как это возможно – в космос?
– Возможно. В Америке за большие деньги прах человека могут отправить в космос и там рассеять.
– Земля – без Феликса? – прошептала оцепеневшая Северина. – Он там, наверху, рассыпанный в пустоте...
– Ну уж нет, – усмехнулась Феофания. – Никогда.
– Сама сказала, что она уезжает в Америку...
– Не успеет до родов, – спокойно заметила Феофания. – Контора подсуетится и найдет повод отозвать визу. Там же не дураки сидят, они понимают, что Фея улетает навсегда, и только поэтому подписала бумагу на исследование ребенка. Ты, Верочка, съезди в Полутьму. На речку сходи. Себя маленькую вспомни. Трудные времена скоро наступят. Отдохни там недельку, ладно?
* * *
Северина добралась до Полутьмы, а там новые люди появились – на месте двух завалившихся домов затеяли строительство. Дачный сезон наполнил деревню жизнью. Северина переночевала одну ночь и с утра отправилась в приход.
Пришла в церковь, поставила свечку, положила записочку на отпевание. Отец Пантелей, обнаружив эту записочку во время службы, застыл, онемев. Стоял, смотрел в арочное окно, вспоминал почему-то себя ребенком, как в пять лет пытался пить воду из всех канавок после сказки о братце Иванушке. Очень хотел стать козленочком – наивная попытка в удобном обличье выжить в мире, где души людей частенько сами выбирают не те тела, что Бог выделил. Очнувшись, Евсюков рассмотрел шестерых прихожан – не нашел среди них Северины, и негромко начал читать с ее листка: –
* * *
А Северина в это время уже ехала на попутке к станции. Добралась до Вологды, пришла в больницу через приемный покой. Прилегла на диванчике в кабинете главврача. Очнулась, когда Алла гладила ее по голове.
– Я хотела убедиться, что ты жива, – вздохнула, не открывая глаз, Северина.
– А что мне сделается в этой глуши? Буду жить, если за границу не стану соваться. Ты-то как оказалась в аэропорту?
– По любви, – сказала Северина. – Испугалась, что любовь в себе потеряю, если он тебя убьет. Получилось, как у Кукушки.
* * *