Необитаемый город

Хочется думать, что личинка была игрой воображения. Обдумываю диагноз — врач говорил, что у меня мозги набекрень и я вижу то, чего нет в действительности. Не хочу, чтобы эта тварь оказалась настоящей. Пусть она существует только в моей голове.

Рефлекторно вздрагиваю — это такая непроизвольная судорога, которая пробегает по телу, когда вы прикасаетесь к чему-то мерзкому. Отвратительная мысль, что личинка, возможно, находится у меня в голове, едва не вызывает рвоту. А потом вспоминаю лица жертв Хоккеиста, изуродованные, окровавленные. Что, если личинки жили в их головах, были отложены туда, как яйца, угнездились в пазухах, а потом, вылупившись, прогрызли плоть и вышли наружу? От этой мысли горло сводит и меня рвет. Я все еще связан, блевотина выплескивается на грудь, потому что больше ей деться некуда.

Это невозможно. Такого не может быть. Чувствую, как в голове что-то шевелится, копошится в мозгах. Меня снова рвет. Заставляю себя думать о чем-нибудь другом: о стенах, потолке, сестрах, других пациентах, докторе Литтле и докторе Ванеке — обо всем, о чем не страшно думать. Они говорят, что я сумасшедший. Может, так оно и есть? Доктор Ванек сказал, что, возможно, мои галлюцинации основаны на каком-то действительном переживании, мой мозг конструирует искусственные сцены и звуки из старых воспоминаний и эмоций, которые проходят через фильтр воображения и фантазии. Если это так, тогда то, что кажется мне реальностью, может иметь какое-то объяснение, ведь точно так же интерпретируют и сны.

Личинка не обязательно была реальной.

Как можно понять, что реальность, а что — нет? Одна мысль об этом мучительна для моего пульсирующего мозга. Есть Шона, ночная медсестра, которую я поначалу принял за Люси. Никто вообще не понимает, о ком я говорю. Может быть, я выдумал ее, потому что моя подружка не приходит?

Потом эти безликие и целая груда обезличенных трупов. Я прежде думал, что трупы — следствия моей борьбы с ними, но что, если все как-то иначе? Что, если мне довелось увидеть жертву Хоккеиста и это зрелище так травмировало меня, что мозг создал безликих, чтобы как-то замаскировать воспоминание? Так оно и есть. Я видел сюжет в новостях, когда было найдено самое первое тело…

…Вот только я не смотрю новости. Вообще не смотрю телевизор, а люди, которые это делают, — отец и босс — никогда со мной ничего не обсуждают. Единственный человек, с кем я говорю, — это Люси. И конечно, есть еще доктор Ванек, но в наших разговорах не возникала тема, хоть немного близкая к серийным убийцам. Вполне вероятно, мне довелось видеть безликие тела когда-то в прошлом и я просто-напросто блокировал эти воспоминания в ожидании того дня, когда подсознание вытолкнет их на поверхность и создаст иллюзию. Самый серьезный блок в памяти восходит к двухнедельному периоду до моего появления в больнице. Но и в том, что касается событий более ранних, память далеко не идеальна. А есть ли кто-нибудь, кто помнит вообще все? Разве я могу отчитаться за каждый час каждого дня своей жизни?

Тогда какая связь с жертвами Хоккеиста, если только я и не есть убийца?

Голова дергается, и я думаю о собственном кошмаре — о бунте тела. Не важно, какие объяснения придумывает доктор Литтл, я это чувствую. Мною управляют, лишая контроля над телом. А если так, то и для убийства, вероятно, тоже могут использовать! Что, если я марионетка, а безымянный, безликий убийца сидит в темноте и дергает за ниточки?

Сотовые телефоны — вот они, эти «ниточки», судя по всему. Мобильники, компьютеры и телевизоры.

Впрочем, не менее вероятно, что в мозг и правда вживлен чип и именно его безликие используют для контроля. А может быть, и того хуже — во мне сидит какой-то червь, свернулся в мозжечке, пьет кровь и управляет движением: принимает сигнал и передает его, надев мое тело, как перчатку.

Эта личинка — она была настоящая. Я ее видел и слышал. Нельзя оставаться здесь, зная, что она вернется.

В комнату заходит Девон с подносом.

Горло после рвоты болит.

— Уже завтрак?

— Да, но сначала нужно привести тебя в порядок. — Он полотенцем снимает с меня блевотину. — Ты спал как бревно, приятель.

Я кашляю, выхаркиваю мокроту, пытаясь очистить горло.

— Это лекарство… — Кашель. — Доктор Литтл дал мне вчера что-то новенькое.

— Кветиапин, — сообщает Девон. — Я слышал, оно действует так, что ой-ой-ой. — Он дает глотнуть воды через соломинку, и горло немного прочищается. — Говорят, ты вчера ночью отправился в самоволку.

— Мне необходимо выбраться отсюда. — Закрываю глаза и падаю на подушки. — Больше не имеет смысла скрывать.

— Пора завтракать, — сообщает он, поднося ложку с овсянкой. — Через пару часов тебя развяжут.

— Так скоро?

— Ты не считаешься опасным. Как только выяснится, что́ конкретно переклинило в твоей голове, они всё исправят и тебе снова позволят жить спокойно. — Он подносит ложку, и я слизываю содержимое. Пока жую, он набирает новую. — Как же тебе удалось пройти?

— Я подглядел, как вводят код.

— Правда? — Он смеется.