Необходима осторожность

Между прочим, все изложенное вовсе не является рассуждением, отвлеченными выкладками, «идеями» или чем-нибудь в этом роде. Мы не нарушаем своих обязательств. Это только простое и ясное описание основных процессов, совершавшихся в бедной, путаной, понурой, волосатой голове м-ра Майэма. Он был верным сыном маленькой кэмдентаунской церкви и очень ревностно выполнял указания насчет тщательнейшего изучения Библии. Смысл этого изучения для группы верующих, к которой он принадлежал, сводился к следующему: они искали в Писании таких абзацев или фраз, а нередко даже обрывков фразы или поддающихся перетолкованию вставок, которые могли бы служить подтверждением их собственному, уже твердо установившемуся образу мыслей. Все это они отбирали, а остальное, непригодное для их целей богатство оставляли без внимания. Они были слепы к нему. Библия кишит всевозможными противоречиями, и хотя миллионы по обязанности читают и перечитывают Писание чуть не каждый год, яркий свет их веры не позволяет никому из них заметить ни одной несообразности.

М-р Майэм был до мозга костей приверженец учения библейских христиан-тринитариев и нисколько не сомневался, что Дух Святой, без видимых причин избрав его для вечного блаженства среди скопищ безнадежно погибших, теперь с помощью Всемогущего Провидения вступил с ним в назидательную борьбу вольного стиля — ради спасения его души. Светила небесные, водоворот времен, сложные чудеса Непознанного были лишь чрезвычайно внушительными, но сравнительно несущественными украшениями ризы, облекающей того Господа, который подвергал м-ра Майэма столь суровому испытанию в эту ночь. В этом великолепном матче не было ни грана притворства. М-р Майэм боролся с Богом совершенно добросовестно и всерьез.

Когда он поднялся наверх, борьба его с Духом все еще продолжалась.

Жена кашлянула и проснулась.

— Как ты поздно, Абнер, — сказала она. — Что-нибудь случилось?

— Десница господня отяготела на мне, — ответил он. — Бог… я не могу говорить об этом. Но великая тьма объяла душу мою.

Он молча скинул пиджак и жилет, надел длинную ночную рубашку из серо-зеленой фланели, потом со всей возможной скромностью снял ботинки и брюки. Это, между прочим, было самое откровенное дезабилье, в котором ей когда-нибудь случалось видеть его, — он же ее и в таком не видел.

— Я согрешил. Я был самонадеян, и Господь покарал меня за гордость. Этот Тьюлер…

Он остановился.

— Мне всегда казалось, что в нем есть что-то подлое. Молю Бога, чтобы он дал мне сил когда-нибудь простить его.

Как страшно произносить такие слова!

И всю ночь м-р Майэм ворочался, метался и говорил во сне. Иногда он молился. Он молился о том, чтоб Господь ниспослал ему смирение, смягчил горечь чаши, которую ему предстояло испить, дал ему сил и помог вернуть благоволение Свое. Иногда он как будто решал какие-то арифметические задачи. Или же как будто обращался к Эдварду-Альберту в выражениях, хотя и не нарушающих библейского стиля, но не слишком ласковых. Под утро он, видимо, пришел к какому-то решению. Он заговорил, словно наяву.

— Я должен покориться судьбе, — очень громко произнес он и затих.

После этого он сейчас же крепко уснул и стал издавать сильный храп.

— Господь ниспосылает сон возлюбленным чадам своим, — прошептала преданная супруга.

Она наблюдала все эти тревожные симптомы с сочувствием и вниманием. Видимо, ему пришлось выдержать сильную борьбу, из которой он вышел победителем. Она подавила приступ кашля, чтоб не разбудить его. Потом тоже погрузилась в сон.

Вот какой глубокий душевный конфликт пришлось пережить м-ру Майэму из-за того, что двое непосвященных сошлись в так называемом Реформ-клубе, и раскинули сети на его дороге, и злоумыслили против него, и, ничего не понимая в этом деле, обозвали его «Чэдбэндом». Разве Чэдбэнду, этому сознательному лицемеру, была бы доступна суровая самоотверженность, с которой м-р Майэм принялся теперь снова приводить в порядок дела Эдварда-Альберта? Это противоречит версии о Чэдбэнде. И разве жалкий эгоист Чэдбэнд обнаружил бы столько негодования по поводу предполагаемой низости поступков Эдварда-Альберта? Гнев м-ра Майэма не был гневом Чэдбэнда или Чэдбэнда-Сквирса: негодование и гнев его были негодованием и гневом Давида, царя Израильского, — в более скромной обстановке, конечно.

Единственные слова, которые мне приходят в голову, чтобы покончить с этим эпизодом (хотя точный смысл их мне не совсем ясен):

— Чэдбэнд! Вот уж действительно!

И на этом поставим точку.

Без всякого сомнения, м-р Майэм был из того самого теста, из которого делаются святые. Наше повествование должно быть прежде всего правдивым, и это правда — как о м-ре Майэме, так и о святых.

10. Вера и надежда

И вот в конце концов Эдвард-Альберт Тьюлер предстал перед Джимом Уиттэкером. Его провели по длинным переходам, заставленным блестящими, сверкающими стеклянными и фарфоровыми предметами, в большую светлую контору, где м-р Джеме Уиттэкер диктовал письма молодой золотоволосой стенографистке.