Необычайные приключения корабельной собаки

— Николай Грипич, — дрогнуло мое сердце. — Коля Грипич мой первый наставник, мой друг и как бы старший брат… — На меня смотрело все то же доброе русское лицо с приветливой улыбкой.

Перед моими глазами моментально пронеслась война, наши действия на катере, морские походы. Вспомнился Налет — наш верный, честный пес, которого мы все любили.

Чувствуя ломоту в груди, я опустился на стул и заплакал.

— Что с вами? — обнял меня за плечи Кудрявцев.

А я не мог сказать ни слова — слезы душили меня, было трудно дышать. И я не мог понять, что это были за слезы — радости или печали.

— Вы узнали этого моряка? — спрашивал меня Кудрявцев.

Он увел меня к себе в кабинет, куда-то позвонил, и уже через два часа я встречал катер моего старого друга. Катер лихо пришвартовался к причалу и, к моему немалому удивлению, первой по трапу спустилась большая лохматая собака.

Мы расцеловались с Николаем. После он увлек меня в свою каюту и, как бывает после многолетней разлуки, начались боевые воспоминания, когда слово «помнишь» повторяется много раз и становится приятно только от одного этого слова. А когда воспоминания закончились, я строго произнес:

— Кто разрешил, товарищ мичман, держать собаку на военном корабле?

Николай улыбнулся:

— Угадай, как ее зовут?

— Налет?… Не может быть!

— Все может быть, юнга. — Мы обнялись. И замерли, вновь вспоминая далекое и суровое время, нашу юность, Победу, к которой мы шли не жалея себя, не ведая страха.

Мы стояли на палубе и смотрели, как вечернее небо Севастополя расцвечивает яркий салют праздника. С берега доносилась музыка, были слышны песни, радостные возгласы, смех.

— Налет… Налетушка, — потрепал я собаку, жмущуюся к моим ногам.

Собака ласково взвизгнула и громко сказала очередному салюту на своем собачьем языке:

— Тяв-тяв!