НЕобычная любовь. Дневник «подчиненной»

Для начала я быстренько выполнила все предварительные ритуалы, которые позволяли мне чувствовать себя комфортно перед человеком, который увидит меня голой, — и бритье, и эпиляцию, и очистку, и увлажнение. Я почувствовала острую боль, вспомнив, что последний раз я так тщательно готовилась к приходу Джеймса в те последние и самые значимые выходные, воспоминания о которых до сих пор тревожат мои сны, и я просыпаюсь разбитой, раздраженной и до проклятия влажной. Я пыталась разобраться в себе, понять, стоило ли это делать — если по договоренности (да ладно, какая договоренность? — вспомним, что предложение исходило от меня) о том, что мы встречаемся по-дружески, я возвращаюсь на тот путь, который проделала вместе с Томасом, и в итоге решила, что это не для меня. И потом, если я знаю, что я хочу D/S в отношениях, но не хочу отношений, плохо ли желание получить с кем-нибудь, явно порочным и заслуживающим доверия, немного безграничного удовольствия без обязательств? Жизнь действительно ничему меня не научила? Это ужасная ошибка? Или резкое помутнение рассудка?

Но между этими, честно говоря, пугающими мыслями, от которых я не могла избавиться, было еще и немалое количество вожделения от процесса созидания. Чем больше я переписывалась с Адамом, тем больше мне становилось интересно. Я все еще была недовольна тем фактом (спасибо посредничеству Томаса и Шарлотты), что он знал о моих сексуальных наклонностях задолго до того, как я узнала о его, прямо-таки несправедливое преимущество с самых первых разговоров. Но довольно и того, что речи Адама заинтриговали меня, настроили на соответствующие мысли и заставили с интересом ожидать, как он пойдет на сближение и как сможет ввести меня в динамику господства и покорности.

Я знала, что Адама не настолько волнует боль, насколько она была интересна другим доминантам, с которыми я была раньше. Он больше сосредоточивается на получении удовлетворения от унижения, и мысль об этом интриговала и слегка щекотала нервы. Я делала массу унизительных вещей перед этим, в особенности с Томасом и Шарлоттой, однако акцент в основном был на боли. Я знаю, с болью я могу справляться. Что, если унижение будет таким же сильным? Что, если он разозлит меня? Если я покраснею? Ну ладно, понятно же, я буду краснеть, но вдруг это будет чересчур сильно?

Я знала, что Адама не настолько волнует боль. Он больше сосредоточивается на получении удовлетворения от унижения.

Я пыталась успокоиться. Если сотня ударов деревянной ложкой прямо между ног была тем испытанием, которое я могу выдержать, то я, несомненно, смогу справиться с тем, что Адам принесет с собой, верно? Ничего из того, что он мог бы сказать, сделать или заставить сделать меня (непрошеные мысли лезли в голову и поднимали целые вихри новых вопросов), не могло бы потребовать с моей стороны больших усилий, чем эта невыносимая боль, правильно? Я не была так уверена, особенно потому, что не имела никакого представления, что Адам может с собой принести. Неизвестность делала меня нервной, у меня подкашивались ноги, от чего, конечно, я становилась влажной, а потом раздраженной. Через некоторое время он постучал в мою дверь, и я почувствовала облегчение — еще пятнадцать минут, и, наверное, мое самоедство вылилось бы в головную боль.

Когда я открыла входную дверь и увидела улыбающегося Адама, первым моим чувством было замешательство. Как же я не заметила, как у него резко очерчена линия подбородка и как сексуальна его улыбка? В угаре ярости от необходимости улаживать это свидание вслепую, все, что я в мыслях видела перед собой, — это его растрепанные темные волосы и слегка самодовольный вид. Первое можно было наблюдать и сейчас, а от второго не осталось и следа, ну, по крайней мере, на данный момент. Еще, простите мне пристрастие к таким вещам, одет он был в костюм. И сидел он на нем хорошо.

Мы поздоровались, и я отступила назад, чтобы пропустить его внутрь, неожиданно почувствовав неловкость. Адам прошел мимо меня и остановился, не уверенный, куда идти дальше. Я засмеялась, как мне послышалось, тонким голоском, показала на коридор в направлении гостиной и начала болтать какую-то ерунду, чтобы избавиться от неожиданно возникшего неловкого молчания (по крайней мере, я чувствовала себя неловко):

— Я так никогда раньше не делала, в смысле, никто раньше так не приходил ко мне. И я не вполне уверена, как надо себя вести. Не хотите ли чашечку чаю, или кофе, или…

Сейчас я думаю, что, возможно, хорошо, что Адам своими действиями прервал мой монолог, иначе я перечислила бы все напитки, которые были на тот момент в моей кухне. Он двигался так быстро, что я совершенно не успела понять, как очутилась прижатой им — губами к губам — спиной к стене. Я задохнулась от неожиданности, и он этим воспользовался, приоткрыв мой рот и осторожно проникнув в него языком.