Необычная невеста

Что касается карате и джиу-джитсу, маркиз с удовлетворением отмечал, что его мастерство растет день ото дня и Чанг, истинный знаток этого дела, несомненно, доволен его успехами.

— У вас природный дар, ваша светлость, — отметил он сегодня после занятий. — Приятно заниматься с таким сильным, выносливым и сообразительным учеником, как ваша светлость!

— Спасибо, — обрадовался похвале маркиз.

Фалькон действительно нравился Чангу; он не подвергал сомнению заповеди учителя, необходимые для понимания научных и духовных основ этих физических упражнений.

Он с удовольствием постигал специальную технику дыхания и принимал то, на чем твердо настаивал Чанг: карате начинается и заканчивается вежливым отношением к противнику.

Эльмина удивлялась искренней готовности маркиза поклониться своему противнику до начала поединка и тому, как он благодарит его по окончании боя. Лошадь, на которой сидела Эльмина, все дальше и дальше уходила от Фалькона, но девушка теперь уповала на мысленное обращение к маркизу на расстоянии.

Чанг учил обоих, что за каждым их ударом, за каждым движением в борьбе должна стоять мысль.

Надо думать, и тогда легко будет предугадать действия противника.

Карате — это не столько и не только борьба, в его основе лежит вера в силу разума, в действенность человеческой мысли.

Теперь Эльмина, испуганная, отчаявшаяся и беспомощная, молилась в надежде донести до маркиза весть о страшной опасности, в которой она оказалась.

Перед лицом смерти, думая, что никогда больше ей не доведется его увидеть, она в отчаянии звала на помощь.

Казалось, этот трепетный зов исходит от каждой клеточки ее тела, каждого пульсирующего нерва.

«Помогите мне! Спасите меня!» Отправляя стрелы своих мыслей, она не забыла и о Чанге, пытаясь быть услышанной им тоже.

Маркиз зажег свечи у изголовья кровати: не в силах заснуть, он решил немного почитать.

Ничего не сказав Эльмине, он взял из библиотеки книгу о буддизме.

Нечто в ее словах подсказало ему, что буддизм тесно связан с восприятием карате и она многое постигла именно благодаря изучению буддизма.

Фалькону давно не приходилось читать столь серьезные книги, поэтому он не торопился и очень медленно вникал в смысл каждого предложения, ничего не оставляя без внимания, даже пытался находить чуть ли не в каждом слове тайное значение.

Но почему-то ему все время виделось лицо Эльмины — ее образ мешал ему сосредоточиться на чтении.

Каждый день он задавал себе одни и те же вопросы.

Отчего ей все удается? Почему она не походит ни на одну знакомую ему женщину?

Ее волосы, глаза, рисунок губ не просто казались ему необычными, но красивыми.

Олстон не мог не думать о ней.

Он гадал, произведет ли ее появление фурор в Лондоне.

Способны ли светские львы и львицы оценить мягкую, нежную и неброскую внешность Эльмины?

Вскоре он понял, что не только красота девушки заставляла его думать о ней непрестанно.

Все было значительно глубже.

Он никогда не встречал женщин, в которых высокий интеллект сочетался бы с такой яркой индивидуальностью.

А сама Эльмина либо не осознавала этого, либо не придавала этому значения.

Может быть, в силу своей молодости, неопытности или застенчивости.

Сначала он думал, будто ее скромность и якобы безразличие к своим достоинствам являлись хорошо продуманной линией поведения.

Но позднее осознал — такое поведение попросту естественно для нее.

Оно возникло еще тогда, когда девочку не замечали рядом с двумя красивыми старшими сестрами.

Возникло оттого, что Эльмину, по ее собственным словам, никогда и никто не любил.

Мысли о ней так или иначе не покидали его все дни напролет.

А вечером ему все сложнее удавалось сдерживать себя, чтобы не зайти к ней в спальню.

И хотя он убеждал себя, будто хочет только продолжить разговор, ему было ясно — он желает большего.

— Проклятье! Это уже за гранью возможного! — внезапно вслух произнес он, резко захлопнув книгу.

В тот миг, когда он подумал, не станет ли возмущаться Эльмина, если он разбудит ее, раздался стук в дверь.

Сначала он решил, что это ему показалось, но стук повторился снова.

— Войдите!

Маркиз и представить не мог, кому понадобилось тревожить его в столь поздний час.

Дверь открылась, и на пороге он увидел своего учителя.

— Что случилось, Чанг? — удивился он. — Что-то не так с лошадьми?

— Быть может, ваша светлость, моя не знает. Но я думаю, хотя могу ошибаться, тогда покорнейше прошу прошения, ее светлость зовет.

— Ее светлость зовет? — отчетливо повторил за ним маркиз. — Но я ничего не слышал!

Чанг продвигался внутрь комнаты, скрестив перед собой руки, с прижатыми к бокам локтями и низко кланяясь.

— Господин хозяин, простите вашему жалкому слуге его бестактность, но моя слышит зов моей госпожи, боюсь, опасность.

Как всегда, когда Чанг волновался, его английский становился больше похож на китайский по конструированию фраз.

Секунду маркиз колебался, не понимая, есть ли смысл в речах слуги.

Вместе с тем в поведении Чанга было нечто такое, что по крайней мере безошибочно свидетельствовало о его искренности, если не о чем-то большем.

— Сейчас мы убедимся, прав ты или нет, — сказал маркиз.