Обычно это происходит примерно так: Я совершаю какой-нибудь отвратительный с точки зрения морали (совпадающей с моей собственной) поступок и если мне хватает сил и храбрости взять ответственность за содеянное в свои руки, а не пихать её в руки прохожих или, что ещё более глупо, в лицо своей судьбе, то я встаю перед зеркалом и говорю, глядя в глаза собственному отражению: «Эй, подруга, как ты могла, я была о тебе лучшего мнения!» вот как раз под этим «лучшим мнением» и скрывалась иллюзия, самое великое заблуждение в отношении того, перед чем я могу устоять и на что я способна в принципе, ради достижения собственной цели.
О чём это я? Раскаяние… похоже, что нет… робкое «прости» и только лишь, неслышно, про себя… шёпотом… «прости» – это слово, сорвавшись с губ, растянулось на тысячи километров в последнем слоге… замерло в воздухе, вместе со временем.
Не знаю, сколько прошло его в секундах, минутах, но по моим ощущениям – то была вечность. И пребывая в этом бескрайнем временном пространстве, полностью абстрагировавшись от реальности, я чувствовала лишь сладкую ноющую боль где-то в самом низу живота и руки, ставшие уже давно такими родными, которые удерживали меня в горизонтальной плоскости, не давая провалиться в тридесятое королевство.
«Тебе хорошо, дорогая?» – теперь к рукам добавился ещё и голос. Я с трудом разомкнула веки и увидела довольное лицо Саддама прямо перед собой. «Очень» – опять прошептала я одними губами.
Изнуряющая жара комнаты делала наши и без того разгорячённые тела обжигающими до предела. На секунду я представила море… скалистый берег Рас-Кати, манящую глубину бездны и ощутила, как тоска словно иглой кольнула в сердце. Да! Море! Вот чего мне не хватало сейчас для полноты картины под названием «Счастье есть». Играючи, я подцепила кудряшку с шевелюры Саддама и начала мечтательно и увлечённо наматывать её себе на палец.
«Lets go take shower (пойдём-ка, примем душ – англ.)» – Кэп энергично повертел головой из стороны в сторону, стряхивая мою руку.
Вот так всегда – на самом интересном месте! Да ещё и не по-русски!
«Мяу! Разве мы торопимся?» – попыталась я изобразить раздражение.
«Я хочу немножко сделать тебя холодной и потом подогреть снова» – хохоча, как мальчишка, Саддам начал затаскивать меня в шатающийся поддон для душа.
«Не уговаривай меня, не уговаривай!» – я упиралась, скользя босыми ногами по плитке пола – «я не хочу в душ, я хочу в море… в море… мы должны сделать это в море! Ты же обещаааааааааал мне!»
«Хабиби, успокойся, это будет наша с тобой генеральная репетиция» – Кэп резко притянул меня к себе и, развернув спиной, крепко обнял сзади.
Труба в ванной комнате заурчала и душ разразился струями бодрящей воды; я почувствовала, как она прохладной змейкой потекла между лопаток и тот час же по всей коже поползли от холода мурашки, минуя лишь то место, в котором соединялись наши с Кэпом тела. В какой-то момент я услышала дыхание Саддама уже очень близко; оно стало настолько громким, что заглушило шум воды. Руки Кэпа так бесстыже и откровенно касались моих бёдер, что от нахлынувшего нестерпимого желания у меня закружилась голова, и цветной кафель ванной комнаты начал складываться в калейдоскоп ярких фантастических узоров Камасутры.
Я знала, сейчас последует всего один поцелуй, от которого я снова сойду с ума… Бог мой, что происходило со мной?…
«Хочу в тебя, хабиби» – слова слышались словно откуда-то из моей собственной головы и были в этот момент единственными, которые я была способна воспринимать. Вода, льющаяся сверху, словно смывала мои собственные мысли; меня по отдельности больше не существовало. Я снова почувствовала невыносимо приятное мне вторжение и прежде, чем сознание нажало кнопку «turn off» яркой вспышкой мелькнула мысль о том, что прошлая жизнь моя ушла безвозвратно и что сейчас, рядом со мной был человек, встречи с которым я ждала миллион световых лет.
В суровую реальность неизбежных расставаний меня вернул телефонный звонок, на рингтоне которого заливался голосистый арабский тенор. Саддам потянулся за трубкой, мимоходом чмокнув меня в щеку. Кэп заговорил по-арабски, и я поёжилась от удовольствия. Мне нравилось слушать арабскую речь; я испытывала эстетическое наслаждение от процесса. У самой же у меня фразы получались ещё не так певуче; им не хватало того грудного придыхания, с которым произносилось полюбившееся мне слово «хабиби».
«… Мэфиш мушкеля! Мэши, мэфиш мушкеля!» – ооооооо, это было любимое выражение Саддама. «Нет проблем!» – его жизненный постулат. Кэп всё говорил, говорил и, утеряв нить перевода, я стала с интересом следить за движением губ, словно что-то надеясь распознать в общем потоке слов лично предназначенное мне.