неОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ

Страсть…

Вы знаете, она та ещё сука. Сжимает тебя в тиски, наизнанку выворачивает, вертит тобой, как хочет.

И ты теряешь с ней всё: разум, контроль, покой, душу… Особенно душу…

Internet-ресурс

Может займёмся любовью?

Хорошо. Безответная тебя устроит?

Р. Валиуллин, «Безумие»

«Останусь у тебя ночевать и ни минутой меньше!» – это прозвучало, как ультиматум, но по-другому выторговать у Саддама спокойную встречу мне уже не удавалось. Я чувствовала, что игра близится к финалу и что конец её был ближе, чем дата моего обратного билета в Россию.

«Хорошо, позвоню тебе вечером» – услышала я отрешённое в ответ, и настроение моё от холодности прозвучавшего тона стало ещё паршивее. Нынешний ноябрьский полдень ничем не отличался от предыдущих кроме одного, это был финальный полдень финального дня нашей с Кэпом истории. Я предчувствовала последние часы предстоящей близости, как тяжелобольной предчувствует скорую кончину и, так же, как он была отчасти этому рада. Конец истории означал для меня окончание душевной агонии, которая длилась уже два года и, которую уже не было сил терпеть. Это нелепое сравнение натолкнуло меня на мысль о том, что отношения, которыми я грезила вторую осень подряд, измучили не только мою душу, но и тело, сделав его уязвимым, остро реагирующим на малейшее эмоциональное колебание. Разум мой протестовал против самоистязаний никому не нужных и бессмысленных.

Ещё пару часов я провела на Рас Кати в тщетных поисках мурены, облазив прибрежный коралловый риф вдоль и поперёк. Объектив моего подводного друга запечатлел лишь пару кадров неугомонного семейства барракуд снующих у поверхности воды ближе к берегу и неразлучную парочку ангельских рыбёх. Долгожданное «приглашение на ужин» пришло в районе десяти вечера и я, закинув в рюкзак блистер аллахола и бутылку воды, двинулась в сторону коттеджного посёлка. Пятиминутка в такси снова и снова прокручивала мысли о том, что я еду к человеку, у которого уже давно для меня нет элементарно стакана воды, а я всё питаю глупые надежды относительно предложения руки и сердца.

«Шокран, маассаляма (спасибо, до свидания – араб.)» – я поблагодарила таксиста не столько за качество поездки, сколько за его тактичное молчание во время неё. В последнее время мне очень импонировали молчаливые люди.

На этот раз Саддам был раздражён даже тем, что ему приходится встречать меня у калитки. На мои слабые попытки донести простую мысль о том, что не помню дороги до его апартаментов я услышала с дюжину нелицеприятных слов о моём топографическом критинизме и вновь почувствовала это отвратительное ощущение в районе солнечного сплетения, ощущение, когда надвигающаяся острая боль тонкой змейкой прокрадывается в моё тело. В отчаянии я посмотрела в глаза Саддама и увидела в них абсолютное безразличие и раздражённый упрёк.

«Так тебе и надо, дура!» – зазвенело колоколами у меня в голове и я поняла, что если сейчас не дам волю уже накатившим слезам, боль всё требовательнее пульсирующая в груди беспощадно перекроет мне кислород… я заплакала, тихо, незаметно, стыдясь своей собственной эмоциональной уязвимости. Это была наша вторая встреча этим ноябрём и снова я не могла сдержать слёз. Но сегодня впервые я пришла к Саддаму, не имея цели и особого желания, и когда за моей спиной захлопнулась дверь я вдруг решила, что мне нет смысла больше находиться рядом с этим совершенно чужим для меня человеком. Слёзы всё ещё текли мутным ручьём водостойкой туши по моему лицу в момент, когда я полная решимости убежать вдруг почувствовала предательское тепло губ на своей шее и руки на талии, обхватившие меня так крепко, что, казалось, расцепить их не представлялось возможным.

«Саддам…, оставь, мне нужно сказать тебе важное» – я выдавливала из себя слова с трудом, стараясь не зареветь ещё пуще.

«Тихо-тихо, ничего не говори, молчи…» – Саддам напирал словами и телом, и этот напор был мне не приятен… впервые я почувствовала желание сопротивляться. Я и сопротивлялась… отчаянно… внутренне… на большее сопротивление тем вечером у меня не было сил.