Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1

Средний – второй этаж начинался с парадного крыльца, нижний, по высоте и величине окон и дверей почти не отличавшийся от верхних, считался полуподвальным, может, потому, что вход не был бы таким представительным, если б его пристроили к нижнему этажу; сразу, как войдёшь – просторный вестибюль, из него широкая лестница наверх, прямо в рекреационный зал. В вестибюль выходили двери кабинета начальницы гимназии, учительской и библиотеки. В правом от него крыле намечались физический, зоологический кабинеты и музыкальные классы. Всё левое крыло отдавалось гимназической церкви.

В нижнем полуподвальном этаже должны расположиться химическая лаборатория, гимнастический зал, раздевалка и подсобные службы. Войти и выйти сюда можно, не только минуя парадную лестницу, но и через два выхода на двор: один к дровяному складу, другой к водокачке.

Уже были готовы водяное отопление, небольшая электростанция, собственная котельная и водокачка. По всему зданию проведён водопровод и электрическое освещение, на каждом этаже своя тёплая уборная городского типа со смывными бачками.

Видя всё это, Мария Александровна едва верила своим глазам. Могла ли она предположить, что учебное заведение в уездном городишке будет иметь такой сказочный вид? Не только в уездных, но и в губернских городах Российской империи в то время ни водопровода, ни парового отопления, ни тем более электрического освещения в домах не было. А в Темникове, как Пигута успела узнать, воду местные жители сами привозили в бочках из реки Мокши, или покупали у городских водовозов, или брали из колодцев, выкопанных во дворе. Дома освещались стеариновыми, восковыми, сальными свечами и маленькими керосиновыми лампами. Только в господских домах зажигали лампы-молнии, считавшиеся большой роскошью, ибо керосину они пожирали за вечер целый фунт. И на всех улицах города освещения не было, кроме единственного керосинокалильного фонаря над Чистой площадью, которым очень гордился городской голова. До и тот зажигался только по праздникам.

Многие городские деятели, узнав о новшествах в здании гимназии Новосильцевой, упрекали её в излишней роскоши, тем более что, как уверяли они, в этом шикарном здании и учиться-то будет некому.

– Ну кому у нас в женской гимназии обучаться? Хватит с наших девиц церковно-приходской школы, а уж если больно образоваться захотят, так вон епархиальное училище есть, – толковали в уездной земской управе.

Городская дума в строительстве Новосильцевой никакого участия не принимала, а только выделила участок земли в аренду на 25 лет, правда, взяв за это грошовую сумму.

Один из думских заправил, лабазник Третьяков, забравший в свои руки торговлю зерном и мукой по всему уезду, прямо сказал:

– Некуда барыньке деньги девать, даром они достались. Муж помер, приструнить некому, вот и блажит. Ну а мы её блажь своими потом нажитыми копейками удовлетворять не станем, пусть сама, как хочет, так и выкручивается.

«Барынька» Новосильцева – богатая наследница отца и мужа, не стала больше обращаться к думе, все расходы, весьма немалые, взяла на себя. Обдумала, прежде чем вложить деньги, что строить – церковь или гимназию, и решила.

Целый день ушёл у приятельниц на осмотр будущей гимназии. Вернулись они домой, в квартиру Пигуты лишь в пять часов вечера. Даша, успевшая навести полный порядок, ожидала их.

Кухарка Поля, рекомендованная Варварой Степановной, оказалась черноглазой, черноволосой девушкой лет двадцати двух, с двумя горбами сзади и спереди. Ростом она была с двенадцатилетнего ребёнка. Даша, встретив её утром, даже немного растерялась, но, не желая обидеть Варвару Степановну, не отказала сразу, решила всё-таки попробовать Полю в деле. А увидев, как ловко девушка управляется с кухонными принадлежностями и как у неё буквально всё горит в руках, своё мнение о кухарке переменила.

К трём часам, когда был готов обед, и Даша, не дождавшись возвращения двух Машенек, принялась за него прямо на кухне, то поняла, что Поля «прямо клад!». Так она и сказала потом Марии Александровне.

Обе приятельницы, изрядно проголодавшись, отдали в свою очередь должную дань Полиному искусству; хотя обед и перестоялся немного, но был съеден с большим аппетитом, а горбатенькая девушка прямо расцвела от похвал.

Потом все три женщины перешли в небольшую гостиную, уселись за столом, покрытым красной плюшевой скатертью – рябковской, на котором стояла высокая лампа под зелёным абажуром – тоже рябковская.

Хозяйка квартиры достала из изящного серебряного портсигара папиросу и закурила. Эта вредная и нехорошая, как она сама не раз повторяла, привычка появилась у неё лет пять назад, когда разлад в семье стал уже явственно ощутим. Как-то незаметно Мария Александровна втянулась в неё и к описываемому нами времени была уже заядлой курильщицей. Правда, курила она только дома: ни в гимназии, ни на улице, ни в гостях с папиросой её не видел никто. И от этой вредной привычки так и не смогла отвыкнуть до конца своей жизни.