Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 1

– Вот это торопится домой муженёк! Жена изголодалась, дожидаясь его, можно сказать, уже все глаза проглядела, а он еле идёт! Устал, что ли, так?

Эти слова, а главное, голос, который их произнёс, заставили Бориса встрепенуться. Оставшиеся несколько десятков шагов он не шёл, не бежал, а мчался, как будто к его ногам приделали крылья. Ведь это был её голос, это говорила его Катя!

Она стояла на высоком крыльце, кутаясь в длинное пальто, накинутое на плечи, и смеялась. Взлетев на крыльцо так, что, кажется, он миновал все ступеньки за один прыжок, Борис обхватил Катю и принялся её целовать. Она отпихивала его руками и говорила:

– Да пусти ты, сумасшедший, люди увидят! Да и хозяева каждую минуту могут на крыльцо выйти. Нацелуешься ещё… Пойдём обедать.

Обедали они вдвоём. Хозяйка сумела найти в себе достаточно деликатности, чтобы, подав им обед, уйти из комнаты. За столом Катя сказала, что приехала без вещей на несколько дней погостить. Рассказала она и о том, как нашла его квартиру:

– Ну, пришёл поезд на Первую Речку. Вышла я со своим маленьким узелком из вагона, смотрю во все глаза – Борьки нигде не видно, ну, думаю, опоздал, наверно, на работе задержался. Постояла я немного. Народ со станции разошёлся, решила идти и я. Направилась к кладбищу по дороге, как ты мне написал. Хорошо, что я эти места немного знаю – я ведь, когда училась во Владивостоке, так тут недалеко у Тищенковых жила. Подымаюсь по узенькой дорожке вдоль кладбища, а сама думаю: не встречу Борьку, не найду его квартиры, зайду к Тищенковым, дождусь у них обратного поезда и вернусь в Шкотово. Уж тогда больше к нему ни за что не приеду, ведь и так стыда не оберёшься! Дома-то Наташе и сестрёнкам я сказала, что выхожу за тебя замуж и еду к тебе в гости на несколько дней, и вдруг – здрасьте, вернусь в этот же день! В это время мимо меня по направлению к станции бежит какая-то маленькая пожилая женщина, на ходу она спрашивает: «Не знаете, шкотовский пришёл?» Я не успела ответить, как она вдруг остановилась и спрашивает: «Скажите, пожалуйста, вы не Катя Алёшкина?»

Я, конечно, чуть сразу сгоряча не брякнула: какая ещё Алёшкина?!! Да вовремя опомнилась, подумала: ведь он меня теперь за жену выдаёт, а значит, и фамилию мне свою приписывает. Вот ещё, не было печали! Звалась Пашкевич, а теперь какой-то Алёшкиной буду, однако промолчала, только головой кивнула. Женщина опять заговорила: «Ну вот, славу Богу, что я вас встретила, а то Борис Яковлевич очень бы обижался, уж он мне так крепко наказывал встретить вас у поезда, а я с обедом захлопоталась и прозевала время-то. Уж, вы, пожалуйста, ему не рассказывайте!» Ты знаешь, я чуть в лицо ей не расхохоталась. Как, думаю, это Борьку-то Борисом Яковлевичем величают? Видать, ему вправду пора жениться! Ну, а мне, наверно, замуж ещё рановато – все меня Катей зовут. Да, ты ешь-ешь, не возражай! – остановила она Бориса, заметив, что тот пытается что-то сказать.

После обеда, когда молодые прошли за ширму, в свой уголок, и несколько минут посидели одни, дочери хозяйки и соседка-работница кондитерской фабрики позвали их играть в лото. Так, за игрой в лото, Борис и Катя Алёшкины провели свой первый семейный вечер.

Ночью, кое-как уместившись на довольно узком старом диване, предназначенном для их постели хозяйкой, они очень быстро убедились в неудобстве своего помещения. До приезда Кати Борис как-то не замечал этого. Кормила его хозяйка обильно и вкусно, постель была чистая – со свежими простынями, достаточно мягкая. После работы он шёл на какое-нибудь собрание (он уже встал на партийный учёт трестовской ячейки), или на политзанятия, или даже просто в кино. Домой являлся часов в 9–10, ужинал на кухне, читал там что-нибудь, а часов в 11 ложился на свой диван, крепко засыпал, не обращая никакого внимания на ходивших мимо него взад и вперёд хозяев. Не то было сейчас!

Диван, на котором лежали молодожёны, был отгорожен от остальной комнаты ширмой. Малейшее движение в постели, вздох, как была уверена Катя, был слышен не только снующим без конца мимо них девчонкам хозяйки, но и всему дому. Более или менее свободно они вздохнули лишь немного позже 12 часов ночи, когда вся квартира погрузилась в сон. Борису нужно было на следующий день бежать на работу к восьми часам, а, следовательно, встать, по крайней мере, в половине седьмого.

В эту же ночь Катя категорически заявила, что дольше двух дней она такой пытки не выдержит, что ей утром будет стыдно взглянуть в глаза хозяйке и её дочерям:

– Ведь они всё, всё слышали! – твердила она, чуть не плача.

Тогда же она потребовала от Бориса, чтобы тот немедленно нашёл другую квартиру, где была бы отдельная изолированная комната, что только в этом случае она согласна приехать насовсем. Тот, конечно, обещал, но как выполнить это обещание, пока ещё себе не представлял.