Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 1

Приближался вечер. Солнце опустилось куда-то в сопки за Амурским заливом, и лишь розово-оранжевая полоска неба указывала место, где оно только что скрылось. Проехали Угольную, и сейчас поезд, погромыхивая на стрелках, проскакивал одну за другой пригородные дачные станции. Вот мелькнула Океанская, Седанка, промчались без остановки мимо Второй Речки — начался Владивосток. Через каких-нибудь 15 минут Борис и Павлин, крепко пожав друг другу руки и пообещав встретиться не позднее чем через два-три дня, садились в трамвай и направлялись по домам. Борис ехал в свою квартиру на Корабельной набережной, на бывший склад Бородина, а Колбин, сойдя на углу Китайской, должен был пересесть на другой трамвай и ехать по направлению к Куперовской пади, его родители жили где-то там.

С некоторой тревогой и, конечно же, с большим волнением подходил Борис к низенькому серому деревянному домику, примыкавшему к высокому забору с большими воротами. Окна дома выходили на улицу, вернее, на железнодорожные пути, проходившие по самому берегу бухты Золотой Рог. Бухта в этом месте была почему-то непривычно пустынна, стояло несколько лодок и два катера, а бесчисленное количество шампунек и мелких китайских лодок, перевозивших желающих на мыс Чуркина в любое время дня и ночи, отсутствовали. Хозяева этих шампунек не только работали, но и жили на них до полного замерзания бухты. Все они куда-то исчезли. Не было и более крупных китайских парусных судов — шаланд, которых раньше стояло всегда более десятка.

Алёшкин, пожалуй, на эти перемены и не обратил бы внимания, если бы, увидев тёмные окна своего домика, не остановился в нерешительности и не стал оглядываться по сторонам. Сгущавшиеся сумерки позволили ему рассмотреть те изменения в бухте, которые мы только что описали, тем более что, не решаясь приблизиться к дому, он поставил чемодан на землю, достал папиросу и медленно закурил. Ему уже представлялось, что Катя выполнила свою угрозу, и сейчас, зайдя домой, он найдёт лишь клочок бумажки со страшной фразой: «Я не дождалась, вышла замуж за другого». Может быть, не будет даже и этого, просто завтра Комоза встретит его и скажет:

— Товарищ Алёшкин, твоя жена от тебя ушла…

Поглощённый этими страшными мыслями, вертя между пальцами полупотухшую папиросу, Борис смотрел на всё более и более темневшую воду, покрытую масляными пятнами, и не замечал ничего из происходившего вокруг него. Между тем, в это время в одном из оконцев, завешенном какой-то тряпкой, отдалённо напоминавшей занавеску, зажёгся свет, задвигались какие-то тени. В нескольких шагах от Бориса два молодых женских голоса, о чём-то весело болтавших, закончили свой разговор:

— Ну, до завтра, Катя.

— До свидания. Я уж, кажется, привыкаю на автомобиле кататься.

— Ладно, ладно! Вот скоро твой Борис вернётся, он тебя отучит от этого.

— Ну, когда ещё он вернётся, я уж и надежду потеряла, — грустно ответила Катя и медленно направилась к домику.

Этот разговор происходил на углу проулка, соединявшего Корабельную набережную с Ленинской улицей. Борис, стоявший невдалеке, находился шагах в ста от этого места, слышал женские голоса, но не придал им никакого значения и не заметил ни прощания подруг, ни приближавшейся к нему тоненькой стройной фигурки молодой женщины. На её голове был повязан, по обычаю того времени, красный платочек. Одета она была в дешёвенький, но ещё совсем новый костюм из тёмно-синей полушерстяной материи, простые чулки, и стоптанные старенькие туфельки. В руках эта женщина несла небольшую сумку, очевидно, с продуктами и картонную папку с какими-то бумагами. Поглощённая какими-то своими мыслями, она не сразу заметила на своём пути силуэт мужчины, а когда подняла голову и увидела его, не могла сдержать возгласа удивления и испуга:

— Ой, кто это? Что вы здесь стоите? — воскликнула она довольно сердито.

Звук этого голоса заставил Бориса очнуться от своей задумчивости, ведь это же был Катин голос, так говорила только она — Катеринка! Он мгновенно повернулся на звук голоса и, ещё не различая её в темноте, бросился к ней навстречу. Его порывистое движение испугало Катю, и она уже готова была с криком отскочить от него и мчаться к дому, где был, как она знала, вооружённый сторож и Комоза, а, следовательно, защита. Но прежде, чем она успела крикнуть или рвануться в сторону, Борис уже обхватил её и, целуя в глаза, губы, щёки и, кажется, даже в нос, полушёпотом приговаривал:

— Катеринка, Катя, моя Катенька, никому тебя не отдам!

Тут уже опомнилась и Катя, отбиваясь от Бориса и в то же время отвечая ему на поцелуи, вырываясь из его рук и одновременно прижимаясь к нему сама, уронив свою сумку и папку, счастливо смеясь и плача, тоже почему-то полушёпотом отвечала:

— Приехал-таки! Испугался? Ну, да хватит тебе, пойдём домой, где твои вещи? Ой, я свои-то все растеряла… Да пусти ты меня! Ищи вот теперь! Наверно, всё потерялось: и хлеб, и колбаса из сумки вывалились.